Зажав под мышкой лук и стрелу, Кальтер достал железной рукой из вещмешка горячий артефакт. В окутавшей дерево тьме его свет был еле-еле различим. Хотя, казалось бы, все должно быть наоборот, поскольку в темноте даже огонек сигареты виден на огромном расстоянии. Походило на то, это был не мрак, а некий густой черный туман. Он не затруднял дыхание и в то же время уменьшал видимость настолько, что человек едва мог разглядеть в нем фосфоресцирующий предмет на расстоянии вытянутой руки.
Страдающий от звона в голове и в ушах, Кальтер соединил «молот» с «пустышкой» боковыми гранями под углом девяносто градусов друг к другу. А затем поводил пакальным «уголком» перед собой. Так, будто не прогонял окружившую его напасть, а показывал ей какое-то раскрытое удостоверение, прочтя которое, она тут же отвяжется от компаньонов и больше не будет иметь к ним претензий…
Черный туман сгинул с такой быстротой, с какой исчезает в комнате тьма, когда включают свет. А вместе с туманом столь же резко оборвался и вопль, хотя звон от него все еще звучал в голове Кальтера медленно угасающим эхом. Все исчезло, как будто это была не реальная угроза, а наведенный на компаньонов злой морок. Но самое интересное, что с его исчезновением вновь загорелся костер. Так, словно кто-то подал к погасшим головням и углям кислород, и они вновь заполыхали с прежней силой.
Отступившая тьма и вернувшийся свет позволили Кальтеру осмотреться. Кажется, союзники пережили нашествие кричащего черного тумана без потерь. Никто не свалился впотьмах с дерева и не утратил рассудок от безумного крика. Внизу тоже вроде бы ничего не изменилось и не появилось ничего нового…
…Хотя нет – кое-что все же появилось. На границе отбрасываемого костром светового круга лежала непонятная куча тряпья, которой там прежде не было. И не только лежала, но и шевелилась, словно бы пытаясь уползти обратно в темноту, откуда она, судя по всему, выползла.
– Спригган! – воскликнул Огилви. – Эй, Бэг Лэц!.. Бэг Лэц!
И он, указав Кальтеру на копошащееся тряпье, проделал руками движение, как будто бы стрелял из невидимого лука.
Намек был понятен. Бросив пакали в висевший на ветке вещмешок, Кальтер вновь схватил лук, наложил стрелу на тетиву, натянул ее, прицелился… Но так и не выстрелил. Потому что шевелящаяся куча тряпья оказалась вовсе не монстром, а человеком, хотя и довольно странным.
Типов, подобных этому, Кальтер в Мегалите еще не встречал. И потому повременил всаживать в него стрелу, хотя и помнил, что спригганы умеют превращаться в кого угодно, включая людей. Однако это был явно не тот случай. Ибо зачем монстру-оборотню изображать из себя человека уже после того, как он полностью раскрыл себя людям, показавшись перед ними в обличье призрака?
– Ты куда это намылился? – осведомился Сквозняк, увидев, как напарник, закинув лук за спину, начал спускаться с дерева.
– Хочу познакомиться с нашим гостем, – отозвался Кальтер. – А если окажет сопротивление, то пристрелю его, и дело с концом. Все равно, выстрелив отсюда, я, скорее всего, промажу. Так что будет лучше подойти к нему поближе, кем бы он там ни был – хоть сприганном, хоть местным бомжом…
Глава 25
Гость и впрямь подозрительно смахивал на бомжа. Тряпье, в котором он барахтался, валяясь на земле, оказалось его верхней одеждой – длинной изношенной хламидой со множеством прорех. Ползать в ней было весьма проблематично – если только не задрать ее до самой груди. Но этот человек, похоже, пребывал в шоке, поскольку такая мысль ему в голову не приходила. В то время как сам он не оставлял тщетных попыток уползти на четвереньках в темноту.
Сходство с бомжом ему придавали также худоба, морщинистое старческое лицо, растрепанные седые волосы и борода. Последняя доходила старику аж до пояса, хотя определить это доподлинно, пока он стоял на четвереньках, не удавалось. Сейчас же эта авторитетная бородища мешала ему ползти, так же как накидка. Делая очередной рывок, он тут же наступал на нее, спотыкался и плюхался ниц. После чего снова вставал на колени и рвался вперед, снова спотыкался и падал и так далее. За время, что Кальтер спускался с дерева, старик предпринял не меньше дюжины таких рывков с пробуксовкой, продвинувшись вперед от силы на пару метров. И не оставил это занятие, даже когда однорукий калека подошел к нему, держа лук наготове.
Трудно было определить, являлся ли дед психом до этого или крыша поехала у него уже здесь. Не рассчитывая, что он поймет английский или любой другой известный Кальтеру язык, лучник без лишних слов натянул тетиву и пустил стрелу… Нет, не в старика, конечно же. Она воткнулась в землю прямо у него перед носом. После чего выяснилось, что он еще не окончательно утратил разум. Вытаращившись на стрелу испуганными глазами, оборванец тут же прекратил дергаться, встал с четверенек на колени и, подняв руки вверх, дал понять, что сдается.
Не ожидая от психа столь беспрекословного послушания, Кальтер даже немного растерялся.
– Дьявольщина, – выругался он по-русски, накладывая на всякий случай на тетиву новую стрелу. – Как бы это понятнее спросить тебя о том, кто ты такой и что здесь делаешь…
Глаза старика округлились еще больше – хотя, казалось, куда уж больше-то! – подбородок и руки задрожали, и он, указав на Куприянова трясущимся пальцем, вымолвил:
– Невероятно! Этого просто не может быть!
«Чего не может быть, старый ты хрен?» – хотел было спросить его Кальтер. Но не спросил, потому что его вдруг озарило, что седобородый оборванец тоже говорит с ним по-русски. И тоже на чистейшем и современном – том самом языке, который был для Куприянова родным и на котором он общался с Серегой.
– Вы что – русский? – поинтересовался Кальтер. Сам того не желая, он непроизвольно перешел на «вы», хотя до этого вовсе не собирался любезничать со странным типом. Который явно был причастен и к диким крикам, и к нападению на компаньонов черного тумана.
– Кто я, простите? – переспросил дед, как будто он понятия не имел, на чьем языке разговаривает. – Русский? Нет-нет, что вы! С чего вы вообще это взяли?
– То есть как – «с чего»? Но ведь вы прекрасно меня понимаете и отвечаете мне по-русски! – опешил во второй раз Куприянов.
– А, вон оно в чем дело! – осенило старца. Чего нельзя было сказать о его собеседнике, который с каждым его ответом запутывался все больше и больше. – Прошу прощения, но я так долго не встречал людей, что успел запамятовать: у вас ведь еще не развиты способности к мультиконтактному общению. В связи с чем вам приходится терпеть ужасные неудобства, разговаривая на тысячах разных языков. Давайте я сразу объясню вам, что к чему, дабы избежать лишних расспросов. Я не понимаю ни один из ваших языков и не говорю на них. Я знаю лишь один-единственный язык, но вы его тоже вряд ли поймете, поскольку он… Нет, он не сложен – он просто другой. Впрочем, не важно. Все, что от вас требуется – это смириться с неоспоримым фактом: в моем присутствии вы можете полностью забыть обо всех языковых условностях. Вообще не думайте об этом анахронизме: речевых барьерах. В моем мире эти примитивные ограничения давным-давно преодолены так же, как в вашем мире, полагаю, давно никто не обнюхивает друг друга при встрече, не ловит блох зубами и не пьет грязную воду из луж… О, а вот и еще трое героев! Хм, кажется, насчет ловли блох я ошибся – кое для кого из ваших друзей это явно не пережиток, а любимое хобби!..
