– В детстве видела картинку в книжке. Две жирафы.
Нелепые, долговязые. Стоят, скрестив шеи, и такой вид, будто не знают, что им,
нескладным, делать друг с другом дальше.
Игла закрыла глаза и уснула, а Грин думал о ее словах.
Когда ее пальцы, дрогнув, разжались, он осторожно поднялся и
вышел из спальни. Нужно было и в самом деле закончить с гремучим студнем.
Выйдя в коридор, случайно глянул в сторону прихожей и замер.
Снова белый прямоугольник. Под прорезью на двери.
В письме было сказано:
Плохо. Вы упустили обоих. Но есть шанс исправить ошибку.
Завтра у Пожарского и Фандорина снова конспиративная встреча. В Брюсовском
сквере, в девять утра.
ТГ
Грин поймал себя на том, что улыбается. Еще удивительнее была
мысль, пришедшая в голову.
Бог все-таки есть. Его зовут ТГ, он союзник революции, и у
него пишущая машина „ремингтон №5“.
Кажется, это называлось „шутка“?
Что-то менялось в нем самом и в окружающем мире. Непонятно,
к добру или к худу.
Глава тринадцатая,
в которой, как положено, происходит несчастье
Очнувшись, Эраст Петрович увидел белое пространство с ярким
желтым шаром посередине и не сразу сообразил, что это потолок и стеклянный
колпак электрической лампы. Немного повернул голову (причем обнаружилось, что
голова находится на подушке, а сам Эраст Петрович лежит в кровати) и встретился
взглядом с неким господином, который сидел рядом и смотрел на Фандорина с
чрезвычайным вниманием. Человек этот показался статскому советнику смутно
знакомым, но откуда – сразу вспомнить не получилось, тем более что внешность у
сидящего была самая неинтересная: мелкие черты лица, ровный пробор,
скромненький серый пиджак.
Надо спросить, где я нахожусь, почему лежу и который теперь
час, подумал Эраст Петрович, но не успел. Господин в сером пиджаке встал и
быстро вышел за дверь.
Пришлось находить ответы самостоятельно.
Начал с главного: почему в кровати?
Ранен? Болен?
Эраст Петрович пошевелил руками и ногами, прислушался к
себе, но ничего тревожного не обнаружил, если не считать некоторой скованности
в сочленениях, как если бы после тяжелой физической работы или контузии.
Тут же все вспомнилось: баня, прыжок с крыши, городовой.
Очевидно, произошло непроизвольное выключение сознания и
погружение в глубокий сон, необходимый духу и телесной оболочке, чтобы
оправиться от потрясения.
Вряд ли обморок мог продолжаться долее нескольких часов.
Судя по лампе и задвинутым шторам, ночь еще не кончилась.
Оставалось определить, куда именно отнесли голого человека,
лишившегося чувств посреди зимнего переулка.
Судя по виду комнаты, это была спальня, но не в частном
доме, а в дорогой гостинице. На это умозаключение Фандорина навела монограмма,
которой были украшены графин, стакан и пепельница, стоявшие на изящном
прикроватном столике.
Эраст Петрович взял стакан, чтобы рассмотреть монограмму
получше. Буква „Л“ под короной. Эмблема гостиницы „Лоскутная“.
Все стало окончательно ясно. Это номер Пожарского.
Заодно определилась и личность неприметного господина – один
из „ангелов-хранителей“, давеча вышагивавших за Глебом Георгиевичем.
Вместо разрешенных вопросов возник новый: что с князем? Жив
ли?
Ответ последовал незамедлительно – дверь распахнулась, и в
спальню стремительно вошел сам вице-директор, не только живой, но и, кажется,
совершенно целый.
– Ну наконец-то! – воскликнул он с искренней
радостью. – Доктор уверил меня, что у вас все цело, что ваш обморок вызван
нервным потрясением. Пообещал, что вы скоро очнетесь, но вы никак не желали
приходить в себя, добудиться вас было невозможно. Я уж думал, что вы
окончательно превратились в спящую красавицу и сорвете мне весь план. Больше
суток почивать изволили! Вот уж не ожидал, что у вас такие тонкие нервы.
Выходило, что ночь-то уже следующая. После „Полета ястреба“
дух и телесная оболочка Эраста Петровича вытребовали себе отпуск на целые
сутки.
– Есть вопросы, – беззвучно просипел статский
советник, прочистил горло и повторил, хоть и хрипло, но уже разборчиво. –
Есть вопросы. Перед тем, как нас п-прервали, вы сказали, что вышли на след
Боевой Группы. Как вам это удалось? Это раз. Что вы предпринимали, пока я спал?
Это два. О каком плане вы говорите? Это три. Как вам удалось спастись? Это
четыре.
– Спасся я оригинальным образом, который не стал
описывать в рапорте на высочайшее имя. Кстати, – многозначительно поднял
палец Пожарский, – в нашем с вами статусе произошло существенное
изменение. После вчерашнего покушения мы обязаны извещать о ходе расследования
уже не министра, а непосредственно канцелярию его императорского величества.
Ах, кому я это говорю! Вы, человек далекий – пока еще далекий – от
петербургских эмпиреев, не в состоянии оценить смысл этого события.
– Верю вам на слово. Так что же за способ? Вы были
раздеты и безоружны, как и я. Направо, куда вы побежали, находился парадный
вход, но достичь его вы не успели бы – террористы понаделали бы в вашей спине
д-дырок.
– Естественно. Поэтому я не побежал к парадному
входу, – пожал плечами Глеб Георгиевич. – Разумеется, я нырнул в
дамское отделение. Успел проскочить через раздевальню и мыльную, хоть и вызвал
своим неприличным видом изрядный ажиотаж. Но одетым господам, которые поспешали
за мной, повезло меньше. На них обрушился весь гнев прекрасной половины
человечества. Полагаю, что моим преследователям довелось вкусить и кипятка, и
ногтей, и тычков. Во всяком случае, по переулку за мной уже никто не гнался,
хоть гуляющая публика и оказывала моей скромной персоне некоторые знаки
внимания. К счастью, до околотка бежать было недалеко, иначе я бы превратился в
снеговика. Труднее всего было убедить пристава, что я вице-директор
Департамента полиции. Но как удалось вырваться на улицу вам? Я ломал, ломал над
этим голову, обшарил в Петросах все закоулки, но так и не понял. Ведь по
лестнице, к которой вы устремились, можно попасть только на крышу!
– Мне просто п-повезло, – уклончиво ответил Эраст
Петрович и содрогнулся, вспомнив шаг в пустоту. Приходилось признать, что
хитрый петербуржец вышел из затруднения изобретательней и проще.
Пожарский открыл платяной шкаф и стал бросать на кровать
одежду.
– Выберите из этого, что подойдет. Пока же поясните мне
вот что. Тогда, в шестом номере, вы сказали, что ожидаете разгадки в самом
скором времени. Значит ли это, что вы предполагали возможность нападения? Оно
должно было вам выдать предателя?
