– Замухранск для того, чтоб отсидеться, никак не
п-подходит. Там каждый человек на виду. Спрятаться проще всего в большом
городе, где никто никого не знает, да и революционно-конспиративная сеть
наличествует.
Генерал-губернатор испытующе взглянул на Эраста Петровича и
щелкнул крышечкой табакерки, что свидетельствовало о переходе от отчаяния к
глубокой задумчивости.
Чиновник подождал, пока Долгорукой зарядит ноздрю и
громогласно отпчихнется. Когда Ведищев тем же самым платком, которым только что
вытирал слезы, промокнул своему сюзерену глаза и нос, князь спросил:
– А как искать станете, если он и здесь, в Москве? Ведь
мильонный город. Я даже полицию с жандармерией вам подчинить не могу, разве что
обязать к содействию. Сами знаете, голубчик, что мое прошение о назначении вас
обер-полицеймейстером третий месяц в высших инстанциях плутает. Вы же видите,
какой у нас по полицейской части Вавилон сделался.
Под Вавилоном его сиятельство имел в виду хаотическое
положение, образовавшееся во второй столице после того, как был отставлен
последний обер-полицеймейстер, слишком буквально трактовавший смысл понятия
„неподотчетные секретные фонды“. В Петербурге шла затяжная бумажная канитель:
враждебная князю придворная партия никак не желала отдавать ключевую должность
долгоруковскому выкормышу, но и навязать генерал-губернатору своего ставленника
у недоброжелателей тоже сил не хватало. А тем временем жил огромный город без
главного защитника и законоблюстителя. Обер-полицеймейстеру предписано
возглавлять и объединять действия и городской полиции, и Губернского
жандармского управления и Охранного отделения, теперь же выходил форменный табор:
подполковник Бурляев из Охранного и полковник Сверчинский из Жандармского
писали друг на друга кляузы, и оба дружно жаловались на наглую обструкцию со
стороны зарвавшихся полицейских приставов.
– Да, ситуация для произведения согласованных действий
неблагоприятна, – признал Фандорин, – но в д-данном случае
разобщенность розыскных органов, пожалуй, даже кстати…
Гладкий лоб статского советника наморщился, рука как бы сама
собой потянула из кармана нефритовые четки, помогавшие Эрасту Петровичу
сконцентрировать мысль. Долгорукой и Ведищев, привычные к фандоринским
повадкам, слушали, затаив дыхание, и выражение лиц у обоих стариков сделалось
одинаковое, словно у детей в цирке, которые точно знают, что цилиндр фокусника
пуст, и все же не сомневаются – сейчас ловкач вынет оттуда зайчика или голубку.
И чиновник вынул:
– Позвольте спросить, отчего преступнику столь
б-блестяще удался его план? – начал Эраст Петрович и сделал паузу, будто и
в самом деле ждал ответа. – Очень просто: он был в доскональности
осведомлен о том, что полагалось знать весьма немногим. Это раз. Меры по
обеспечению безопасности генерал-адъютанта Храпова при пересечении Московской
г-губернии были разработаны не далее как позавчера при участии весьма
ограниченного круга лиц. Это два. Кто-то из них, посвященный в мельчайшие
подробности плана, выдал наш план революционерам – сознательно или
бессознательно. Это три. Достаточно найти этого человека, и через него мы
выйдем на Боевую Группу и самого исполнителя.
– Как это „бессознательно“? – прищурившись,
спросил генерал-губернатор. – Ну, сознательно – понятно. И на государевой
службе оборотни есть. Кто за деньги нигилистам тайны выдает, кто по бесовскому
наущению. А бессознательно – это без сознания что ли? Спьяну?
– Скорее по неосторожности, – ответил Фандорин.
– Чаще всего б-бывает так: должностное лицо проболтается кому-то из
близких, кто связан с террористами. Сын, дочь, любовница. Но это удлинит нашу
цепочку всего на одно звено.
– Так. – Князь снова полез за понюшкой. –
Позавчера в секретном совещании по поводу приезда Ивана Федоровича (земля ему,
грешнику, пухом) кроме меня и вас участвовали только Сверчинский и Бурляев.
Даже полицию не привлекли – согласно указаниям из Петербурга. Так что ж, надо
начальников Жандармского управления и Охранного отделения подозревать? Чудно
что-то. А…а…апчхи!
– Дай Бог здоровьица, – вставил Ведищев и снова
сунулся вытирать его сиятельству нос.
– И их тоже, – решительно заявил Эраст Петрович.
– Кроме того, – следует выяснить, кто еще из чинов
Жандармского и Охранки был посвящен в д-детали. Полагаю, это от силы три-четыре
человека, никак не больше. Фрол Григорьевич ахнул:
– Ос-поди, да ведь вам это плюнуть и растереть! Владим
Андреич, право слово, погодите убиваться! Если уж службе конец, то по всей
форме уйдете, красиво. Под белы рученьки проколют, а не пинком под зад! Эраст
Петрович нам враз иуду этого высчитает. Скажет: „Это раз, это два, это три“ – и
готово.
– Не так все просто, – покачал головой статский
советник. – Да, Жандармское управление – первая возможность утечки.
Охранное отделение – вторая. Но есть, увы, и т-третья, расследовать которую я
не смогу. Согласованный нами план мер по охране Храпова был отправлен
шифрограммой на утверждение в Петербург. Там излагались данные и обо мне как о
лице, ответственном за безопасность гостя, – с выпиской из служебного
формуляра, словесным портретом, агентурным описанием и прочим. Одним словом,
всё как полагается в подобных случаях. Зейдлиц потому и не усомнился в
лже-Фандорине, что был доскональнейшим образом оповещен о моих приметах и даже
моем з-заикании… Если источник утечки находится в Петербурге, я вряд ли смогу
что-либо сделать. Как говорится, руки коротки… И все-таки два шанса из трех,
что ниточка тянется из Москвы. Да и убийца, вероятнее всего, прячется где-то
здесь. Будем искать.
Из генерал-губернаторского дома чиновник особых поручений
прямиком отправился в Жандармское управление, на Малую Никитскую. Пока ехал в
княжьем, обитом синим бархатом возке, размышлял, как вести себя с полковником
Сверчинским. Конечно, гипотеза о том, что Станислав Филиппович, многолетний
конфидент князя и Ведищева, связан с революционерами, требовала известной
живости воображения, но воображением Бог статского советника не обделил, к тому
же за богатую приключениями жизнь ему случалось сталкиваться с сюрпризами и
позамысловатей.
Итак, что можно было сказать о полковнике Отдельного корпуса
жандармов Станиславе Сверчинском?
