– Здравствуй, Маса, здравствуй. Я сейчас. – И
пояснил. – Это мой камердинер Маса. Он японец. Вчера он из вежливости
спрятался, вот вы его и не видели. Он п-пришел, потому что утром мы с ним
всегда делаем г-гимнастику, а сейчас уже очень поздно, одиннадцать. Гимнастика
займет сорок пять минут.
И предупредил:
– Я сейчас встану, – очевидно, ожидая, что Эсфирь
деликатно отвернется.
Не дождался.
Эсфирь, наоборот, приподнялась и оперлась щекой на согнутую
в локте руку, чтобы было удобней смотреть.
Статский советник помедлил, потом выбрался из-под одеяла и
очень быстро оделся в точно такой же белый балахон, как у его японского
камердинера.
При спокойном рассмотрении это оказался никакой не саван, а
широкая белая куртка и такие же кальсоны. Похоже на нижнее белье, только ткань
плотная и без завязок на штанинах.
Хозяин и слуга вышли за дверь, и минуту спустя из соседней
комнаты (там, кажется, была гостиная) раздался ужасающий грохот. Эсфирь
вскочила, поглядела, что бы наскоро накинуть, и не нашла. Одежда Фандорина
аккуратно лежала на стуле, но платье и предметы туалета, принадлежавшие Эсфири,
в беспорядке валялись на полу. Корсета она как передовая девушка не признавала,
но и прочую сбрую – лиф, панталоны, чулки – натягивать было слишком долго, а не
терпелось посмотреть, чем это они там занимаются.
Она открыла массивный гардероб, порылась в нем и достала
мужской халат с бархатной оторочкой и кистями. Халат пришелся почти в самый
раз, только немножко волочился по полу.
Эсфирь наскоро заглянула в зеркало, провела рукой по черным
стриженым волосам. Выглядела она совсем неплохо – даже удивительно, если
учесть, что спать довелось недолго. Замечательная вещь короткая прическа. Мало
того, что прогрессивная, но насколько упрощает жизнь.
В гостиной творилось вот что (Эсфирь приоткрыла дверь,
бесшумно вошла и встала у стены): Фандорин и японец дрались ногами, дико
вскрикивая и со свистом рассекая воздух. Один раз хозяин смачно припечатал
коротышку в грудь, так что бедняжка отлетел к стене, но не лишился чувств, а
сердито заклекотал и снова кинулся на обидчика.
Фандорин крикнул что-то невразумительное, и драка
прекратилась. Камердинер лег на пол, статский советник взял его одной рукой за
пояс, другой за шиворот и без видимого усилия стал поднимать до уровня груди и
опускать обратно. Японец висел смирно, прямой, как палка.
– Мало того, что опричник, так еще и полоумный, –
вслух высказала Эсфирь свое мнение об увиденном и пошла заниматься туалетом.
За завтраком состоялось необходимое объяснение, на которое
ночью не хватило времени.
– То, что случилось, не меняет сути, – строго
объявила Эсфирь. – Я не деревянная, а ты, конечно, по-своему
привлекателен. Но мы с тобой все равно по разные стороны баррикад. Если хочешь
знать, связавшись с тобой, я рискую своей репутацией. Когда узнают мои
знакомые…
– Может быть, им н-необязательно об этом знать? –
Осторожно перебил ее Эраст Петрович, не донеся до рта кусочек омлета. –
Ведь это ваше частное дело.
– Ну уж нет, тайно встречаться с опричником я не стану.
Не хватало еще, чтобы меня сочли осведомительницей! И не смей говорить мне
„вы“.
– Хорошо, – кротко согласился Фандорин. – Про
баррикады я понял. Но ты больше не будешь в меня стрелять?
Эсфирь намазала булочку джемом (отличным, малиновым, от
Сандерса) – аппетит у нее сегодня был просто зверский.
– Там посмотрим. – И продолжила с набитым ртом.
– Я к тебе буду приезжать. А ты ко мне не езди.
Распугаешь всех моих друзей. И потом, папхен с мамхеном вообразят, что я
подцепила завидного женишка.
До конца прояснить позицию не получилось, потому что тут
зазвонил телефон. Слушая невидимого собеседника, Фандорин озабоченно
нахмурился.
– Хорошо, Станислав Филиппович. Заезжайте через пять
минут. Я буду г-готов.
Извинился, сказал, что срочные дела и пошел надевать сюртук.
Через пять минут (Эсфирь видела через окно) у ворот
остановились сани с двумя синешинельными. Один остался сидеть. Другой, стройный
и молодцеватый, придерживая шашку, побежал к флигелю.
Когда Эсфирь выглянула в прихожую, молодцеватый жандарм
стоял рядом с натягивавшим пальто Фандориным. Смазливый офицерик, с румяной от
мороза физиономией и дурацкими подкрученными усишками поклонился, обжег
любопытствующим взглядом. Эсфирь холодно кивнула Фандорину на прощанье и
отвернулась.
– … Скорость невероятная, – взволнованно
дорассказывал по дороге Сверчинский. – Про вчерашнее задержание с вашим
участием мне известно. Поздравляю. Но чтобы уже двенадцатичасовым сам Пожарский
из Петербурга! Вице-директор Департамента, весь политический сыск в его руках.
Большой человек, на подъеме! Во флигель-адъютанты пожалован. Это, выходит, он
сразу выехал, как получил депешу из Охранного. Видите, какое в верхах придается
значение расследованию.
– Откуда вам известно о его п-приезде?
– То есть как? – обиделся Станислав
Филиппович. – У меня по двадцать человек на каждом вокзале дежурят. Что
они, Пожарского не знают? Проследили, как он взял извозчика и велел ехать в
Гнездниковский. Протелефонировали мне, я сразу вам. Это он у вас лавры хочет
похитить, ни малейших сомнений. Ишь как примчался-то!
Эраст Петрович скептически покачал головой. Во-первых, ему
случалось видеть и не таких столичных звезд, а во-вторых, судя по вчерашнему
поведению арестованного, стяжать легкие лавры флигель-адъютанту вряд ли суждено.
Ехать с Малой Никитской до Большого Гнездниковского было
куда ближе, чем от Николаевского вокзала, поэтому прибыли в Охранное раньше
высокого гостя. Даже нос Бурляеву утерли, поскольку о приезде начальства
подполковник еще не знал.
Только сели впятером – Эраст Петрович, Бурляев, Сверчинский,
Зубцов, Смольянинов – определить общую линию, как пожаловал и сам полицейский
вице-директор.
Вошел длинный, узкий господин совсем еще небольших лет.
Смушковый картуз, английское пальто, в руке желтый портфель. Что в первый же
миг приковывало и не желало отпускать взгляд – лицо: сжатый в висках
продолговатый череп, ястребиный нос, скошенный подбородок, светлые волосы,
черные подвижные глаза. Некрасивое, пожалуй, даже уродливое, лицо обладало
редким свойством – поначалу вызывало неприязнь, однако сильно выигрывало от
долгого разглядывания.
А разглядывали вновь прибывшего долго. Сверчинский, Бурляев,
Смольянинов и Зубцов вскочили, причем двое последних даже вытянулись в струнку.
Эраст Петрович как старший по чину остался сидеть.
