Эраст Петрович страдальчески вздохнул, находя антрепризу
слишком прозрачной, но на задержанных, кажется, подействовало. Во всяком случае
все они, как завороженные, смотрели на дверь, за которой скрылся грозный
Евстратий Павлович.
Впрочем, не все. Худенькая барышня, сидевшая у пианино и
оказавшаяся как-то в стороне от главных происшествий, завороженной не
выглядела. Ее матово-черные глаза горели негодованием, хорошенькое смуглое
личико было искажено ненавистью. Девушка, скривив сочные алые губки, беззвучно
прошептала что-то яростное, протянула тонкую руку к лежавшей на пианино сумочке
и выудила оттуда маленький изящный револьвер.
Решительная барышня вцепилась в несерьезное оружие обеими
руками и навела прямо в спину жандармскому подполковнику, но Эраст Петрович с
места огромным скачком преодолел чуть не полгостиной и, еще не коснувшись
ногами пола, ударил тростью по дулу.
Игрушка с перламутровой ручкой ударилась об пол и выстрелила
– не так уж и громко, но Бурляев проворно шарахнулся в сторону, а филеры разом
навели стволы на отчаянную девицу и несомненно превратили бы ее в решето, если
б не статский советник, умопомрачительный прыжок которого завершился как раз
перед пианино, так что злоумышленница оказалась у Эраста Петровича за спиной.
– Ах вот как! – вскричал подполковник, еще не
оправившись от потрясения. – Ах ты вот как! Сука! Убью на месте! – И
рванул из кармана большой револьвер.
На шум из коридора вбежал Мыльников, предостерегающе
крикнул:
– Петр Иваныч! Стойте! Она живая нужна! Ребята, берите
ее!
Филеры стволы опустили, двое подлетели к барышне и крепко
взяли ее за руки.
Бурляев бесцеремонно отодвинул статского советчика в сторону
и встал перед черноволосой террористкой, возвышаясь над ней чуть не на голову.
– Кто такая? – выдохнул он, пытаясь справиться с
удушьем. – Как твое имя?
– На „тыканье“ отвечать не буду, – бойко ответила
нигилистка, глядя на жандарма снизу вверх.
– Как вас зовут? – терпеливо спросил подошедший
Мыльников. – Имя, звание. Назовитесь.
– Эсфирь Литвинова, дочь действительного статского
советника, – так же вежливо ответила задержанная.
– Дочь банкира Литвинова, – вполголоса пояснил
Евстратий Павлович начальнику. – Проходит по разработкам. Но до сих пор ни
в чем подобном не замечалась.
– Хоть самого Ротшильда! – процедил Бурляев,
вытирая вспотевший лоб. – За это ты, мерзавка, на каторгу пойдешь. Там
тебя жидовскими кошерами кормить не станут.
Эраст Петрович нахмурился, готовясь вступиться за честь
мадемуазель Литвиновой, но в его заступничестве здесь, кажется, не нуждались.
Подбоченясь, банкирская дочка презрительно бросила
подполковнику:
– Скотина! Животное! В морду захотел, как Храпов?
Бурляев стал стремительно багроветь и, дойдя до совершенно
свекольного колера, рявкнул:
– Евстратий Павлович, рассаживайте арестованных по
саням и везите в предвариловку!
– Стойте, господин Мыльников, – поднял палец
статский советник. – Никого увозить я не п-позволю. Я специально
отправился сюда, чтобы проследить, будут ли соблюдены во время операции
установления законности. К сожалению, вы ими пренебрегли. На основании чего
задержаны эти люди? Явного преступления они не совершили, так что арестование
по факту очевидного з-злодеяния исключается. Если же вы намерены совершить
арест по подозрению, то необходима санкция. Давеча господин Бурляев сказал, что
Охранное отделение по части розыска городским властям не подчиняется. Это
правильно. Но производство арестов относится к сфере, подотчетной
генерал-губернатору. Как полномочный представитель его сиятельства приказываю
немедленно освободить задержанных.
Чиновник повернулся к арестантам, ошарашенно слушавшим его
сухую, начальственную речь и объявил:
– Вы свободны, господа. От имени князя Долгорукого
приношу вам извинение за неправомерные действия подполковника Бурляева и его
подчиненных.
– Это неслыханно! – проревел Петр Иванович, цветом
лица напоминающий уже не свеклу, а баклажан. – Да на чьей вы стороне!?
– Я на стороне з-закона. А вы? – поинтересовался
Фандорин.
Бурляев развел руками, словно бы не находя слов, и
демонстративно повернулся к статскому советнику спиной.
– Забирайте Литвинову и едем, – приказал он
агентам, а сидящим показал кулак. – Смотрите у меня, говядина! Всех
наперечет знаю!
– И госпожу Литвинову придется отпустить, – мягко
сказал Эраст Петрович.
– Да ведь она в меня стреляла! – вновь развернулся
подполковник, недоверчиво уставившись на чиновника особых поручений. – В
должностное лицо! Находящееся при исполнении!
– Она в вас не стреляла. Это раз. О том, что вы
должностное лицо, знать была не обязана – вы ведь не представились и мундира на
вас нет. Это д-два. Про исполнение вам тоже лучше не поминать. Вы даже не
объявили, что производится арест. Это три. Выломали двери, ворвались с криком,
наставив оружие. Я бы на месте этих господ принял вас за налетчиков и, будь у
меня при себе револьвер, без разговоров открыл бы огонь. Вы ведь могли принять
господина Бурляева за б-бандита? – спросил Эраст Петрович барышню,
смотревшую на него с весьма странным выражением.
– А разве он не бандит? – немедленно откликнулась
Эсфирь Литвинова, изобразив крайнее удивление. – Кто вы вообще все такие?
Вы из Охранного отделения? Что же вы сразу не сказали?
– Ну, я этого так не оставлю, господин Фандорин, –
зловеще произнес Бурляев. – Еще посмотрим, чье ведомство сильнее. Идем,
мать вашу!
Последнее выражение было адресовано агентам, которые убрали
оружие и дисциплинированно потянулись к выходу.
Замыкал шествие Мыльников. У порога он обернулся, с улыбкой
погрозил молодым людям пальцем, статскому советнику учтиво поклонился и был
таков.
С полминуты в гостиной было тихо, только тикали настенные
часы. Потом студент с разбитой бровью вскочил и опрометью кинулся к дверям.
Остальные столь же стремительно, не прощаясь, бросились следом.
Еще через полминуты в комнате остались трое: Фандорин,
Ларионов и вспыльчивая барышня.
Дочь банкира в упор рассматривала Эраста Петровича дерзкими,
живыми глазами, полные губы, не вполне уместные на худеньком личике,
разкоромыслились в язвительной усмешке.
