– Я что-то поймала! – возбужденно закричала она. – Что бы это могло быть? Прямо как на Рождество, когда понятия не имеешь, что там за подарок в коробке!
Сентябрь дернула за ключ с такой силой, что опрокинулась на спину, а ее добыча вылетела на палубу. Трофей был розового цвета, совсем как розовый фломастер, с выпученными изумрудными глазами. Он жалобно разевал рот, не в силах совладать с воздухом вместо воды. Сентябрь вмиг стало его жаль.
– Я знаю, что ты не хочешь быть съеденной, – сказала она жалобно. – А я не хочу тебя есть! Но вот уже два дня, как я ничего не ела.
Рыба разинула рот.
– Если бы ты была золотой рыбкой и умела исполнять желания, я бы попросила той чудесной спригганской еды или хотя бы редиски, которую любит Аэл.
Рыба втянула воздух и поняла, что это не море и дышать ей нечем.
– Мне так жаль, – прошептала девочка. – Я не хочу губить другое существо только для того, чтобы протянуть еще один день! Ты живая. Но я тоже живая! Живые мало о чем заботятся, кроме как о том, чтобы остаться в живых. Вот ты же собиралась отведать моей крови, потому и попалась. И вообще что-то я заболталась. Ты же не золотая рыбка, чтобы с тобой разговаривать.
Сентябрь понятия не имела, как убивают рыбу. За это всегда отвечали мама и дедушка. Зато она умела рассуждать логически. Она покрепче сжала рукоятку гаечного ключа и занесла его над розовой рыбьей головой. В последний момент она закрыла глаза и… промахнулась. Еще пара попыток – и цель, хоть и нежеланная, достигнута. Однако Сентябрь понимала, что худшее еще впереди. Нельзя же просто грызть сырую рыбу. Для начала нужно удалить потроха. С содроганием, стараясь не смотреть на то, что делают руки, Сентябрь взяла крючок и вспорола им розовое брюшко рыбы. Кожа оказалась прочнее, чем она думала, и пришлось ее пилить. Руки вымокли в крови, которая в лунном свете выглядела черной. Наконец ей удалось вскрыть рыбье брюхо и погрузить руки внутрь, где было тепло и скользко, и к этому времени она уже вовсю плакала, и крупные горячие слезы катились по лицу и капали на истерзанную рыбу. Одним движением она вырвала рыбьи потроха и бросила их за борт, рыдая на коленях над своим ужином.
Не надо презирать ее за то, что она плакала. До этого момента рыба появлялась в ее жизни, как правило, уже разделанная, приготовленная и сбрызнутая сверху лимонным соком. Иное дело, когда ты помираешь с голоду и рядом нет никого, кто научил бы тебя разделывать рыбу. Лицо и колени Сентябрь были забрызганы кровью.
Приготовить рыбу тоже не было никакой возможности. Мокрый до нитки пиджак хотел бы развести для нее огонь, но это было не в его силах. Месяц тоже никак не мог предоставить ей очаг и просто беспомощно смотрел сверху вниз на маленькую девочку, которая стоит на коленях на плоту посреди бурлящего моря и отдирает полоски рыбы от костей. Сентябрь нарочно ела медленно. Какой-то инстинкт подсказал ей, что рыбью кровь тоже надо выпить, поскольку в море питьевой воды не найти. Она ела рыбу до самого утра и все это время плакала. Ужасное расточительство: вся влага, которую она впитала из рыбы, вышла обратно слезами.
Перед самым рассветом Сентябрь заметила плавник акулы. При виде акульего плавника человек содрогается, так устроена родовая память человечества, даже если человек вырос в Омахе и никогда в жизни не встречал акул. Темный остроконечный плавник скользил в предрассветном жемчужном сумраке. Он лениво описал широкую дугу вокруг плотика. Ветра почти не было, платье Сентябрь тряпкой висело на мачте-Ложке. По воде бежала мелкая рябь, и течение продолжало нести плот, но в последние часы очень медленно, так что Сентябрь удалось поспать. Теперь она окончательно проснулась, на небе одна за другой гасли звезды, а неподалеку медленно и равнодушно кружила треугольная голова акулы, теперь уже хорошо различимая.
«Такое случается в книжках про пиратов, – припомнила Сентябрь. – Как только кто-то оказывается за бортом, тут же – вуаля! – появляются акулы. Но я же не пират! Среди пиратов очень высока смертность от акул. Но у меня-то нет ни кривой сабли, ни шляпы с пером, так что, может быть, мне повезет больше, чем пиратам?»
Круги все сужались, настолько, что стала видна тень акулы в воде. Не такая уж и огромная, но и не маленькая. «Может, это детеныш акулы и он оставит меня в покое?»
Еще ближе! Сентябрь сжалась в комок в самом центре плотика, как можно дальше от воды, но все равно оставалась слишком близко к ней. Наконец акула проплыла так близко, что толкнула плот, и Сентябрь в страхе вскрикнула. Она держала гаечный ключ наготове, готовая ударить акулу изо всех сил, и сжимала его так, что побелели костяшки пальцев. «Раз уж они все называют эту штуку мечом, буду использовать ее по назначению!» Страх придал ей храбрости.
– Пожалуйста, – прошептала она, – не ешьте меня. Мне стыдно, что я съела рыбу.
Акула лениво плескалась около плота. Она слегка перекатилась на бок, показав свое черное брюхо, – это была черная акула с золотистыми полосками по бокам. Глаза, тоже золотистые, поднялись над водой и безжалостно уставились на девочку.
– Почему тебе стыдно? – спросила она тихим, но грубым и скрипучим голосом. – Я тоже ем рыбу. Рыба для того и существует.
– Ты, наверное, считаешь, что маленькие девочки тоже существуют для этого.
Акула моргнула.
– Некоторые.
– Но ты ведь тоже рыба. А кто ест тебя?
– Рыба побольше.
Акула так и нарезала круги вокруг плота, выкатываясь на гребень волны, чтобы говорить.
– Ты меня съешь?
– Да хватит уже о еде. У меня от этого аппетит разгорается.
Сентябрь быстро закрыла рот, слегка клацнув зубами.
– У меня голова кружится, оттого что ты тут плаваешь кругами, – прошептала она.
– Я не могу остановиться, – проскрипела акула. – Если я остановлюсь, то утону и умру. Так я устроена. Я должна постоянно двигаться, даже после того как достигну цели движения. Это и есть жизнь.
– Это – жизнь?
– Для акулы – да.
Сентябрь вытерла кровь с колена.
– А я – акула? – спросила она еле слышно.
– Я, конечно, не ихтиолог, но что-то не похоже.
– Я сплю? Кажется, что это сон.
– Вряд ли. Давай я тебя укушу, посмотрим, больно тебе или нет.
– Нет, спасибо. – Сентябрь взглянула на плоскую поверхность серой воды, строгой и суровой на рассвете. – Мне надо двигаться дальше, – прошептала она.
– Да.
– Я должна двигаться, чтобы снова двигаться, и снова и снова.
– Но не вечно.
– Почему ты меня не съела, акула? Я ела рыбу и должна быть съедена.
– Это не так устроено.
– Но ты же акула, ты живешь, чтобы есть.
– Не только. Я еще плаваю. Я гоняю наперегонки. Я сплю. Я вижу сны. Я знаю, как Волшебная Страна выглядит снизу, все потаенные места. И у меня есть дочь. Она могла бы умереть, если бы не одна девочка в оранжевом платье, которая обменяла ее на свою тень. Тень, которая, возможно, не стала бы оплакивать съеденную рыбу.
