Так споровцы остались сами по себе, сами себе хозяева, с полной лесной независимостью и болотным суверенитетом.
Очень скоро выяснилось, что у споровцев нет единого мнения относительно внутреннего устройства своей нечаянной республики и ее внешней геополитической ориентации.
Как только гром орудий линии фронта отдалился на восток, подняли голову монархисты. Предводительствовал ими Демьян Фундуков. Фундуков был отчаянный русский патриот и славянофил. Один его дедушка был ирландец, другой немец, барон фон Дюк. От фон Дюка и пошла коверканная на русский лад фамилия Фундуковых. Всем давно известно, что самые верные сыны России, лучшие патриоты и наиболее искренние славянофилы получаются от смешения ирландской и немецкой кровей.
Демьян Фундуков призывал собрать ополчение и сражаться с захватчиками, изгнать псов-рыцарей с родной земли. Но прежде, чтобы получить благословение Божье, вернуть на трон — пока на трон Спорова, дальше видно будет — потомка династии Романовых и возобновить церковь, в которой коммунисты по своему богомерзкому обыкновению устроили кино и клуб.
И вроде бы споровцы приняли идеи Фундукова и загорелись невиданным энтузиазмом. Поскольку внешних сношений с иностранными государствами, где могли бы проживать последние Романовы, не было еще установлено, решили пока начать с клуба. Вынесли и поскидывали в канаву все книги расположенной в клубе библиотеки. Были там и труды основоположников марксизма-энгельсизма, были и тома диккенсизма, фениморизма-куперизма, толстизма, чеховизма, гоголизма и прочая ересь. Порезали на лоскуты холщовый киноэкран, наделали из него портянок и пыжей для патронов.
У итальянца, которого прежде сами научили играть на баяне, чтобы в клубе были танцы, баян отобрали. А самого побили за то, что католик. Но не сильно: все же не без креста.
Нашли старого попа-расстригу, объявили его обмирщение недействительным, достали из сундука рясу, облачили, на руках принесли освящать клуб. Нашлись у споровцев и кадило, и молитвенники, и икон на приличный иконостас. Освятили, провели службу, наставили свечей и отметили свое воцерковление.
Все были радостные, братались и сестрились, даже итальянца простили, напоили самогоном и крестили в истинную православную веру, окунув в озеро, которое теперь стало купелью.
Но скоро православно-монархический угар у споровцев прошел, им захотелось спуститься с идеологических небес на землю экономики, и тут как раз вылезли недобитые кулацкие отродья: Орест Соснищев, Колька Чубатов, Терентий Байдаркин да их подпевалы. Они назывались подпевалами, потому что кулаки, когда пьяные, любили петь народную песню «Ой, Дуня!», а подпевалы с ними задарма пили и подпевали, кто басом, кто тенором, а кто фальцетом.
Стали народу объяснять, что он, народ, живет плохо, потому что все общее. А если все будет частное, у каждого свое, то каждый будет о нем заботиться, и в целом народ будет жить гораздо лучше. Это казалось весьма логичным, но народ не сразу пошел ломать замки амбаров. Потому что вроде и так неплохо жилось милостью Господней: и утки хватало, и рыба не переводилась.
Тогда Соснищев поднял крик, что председатель сельсовета Миха Лапоть позволяет себе привилегии: давеча на служебной плоскодонке жену катал по озеру, кувшинки срывал и пел романтически на гитаре. И народ взыграл.
Раньше в Спорово была артель. Охотничье-рыболовецкий колхоз «Сполохи Коммунизма». В действительности каждый мужик сам себе промышлял. Но были общие сторожки в лесу, коптильни у озера и разный простой инвентарь. А что до самого леса или озера, так это вообще было всегда ничье. Или, как старики говорили, Богово.
Но вот кулацкая партия объявила обобществление недействительным и стала имущество распределять. Байдаркин сам стоял у артельной сарайки, которой дверь споровцы назло Михе Лаптю снесли, и раздавал колхозное имущество: кому лопату или вилы, кому багор или оселок.
А поутру на сторожках и коптильнях висели новые замки. И предупреждения: «Ни втаргатся! Часная собсвинасть!» Народ пошел было бузить, но Чубатов с Байдаркиным объяснили, что коптильни со сторожками теперь ихние по полному праву, вот и ведомость с цифрами: три на пять, да один на двянадцать, семь держим в уме, четыре отнимаем — все справедливо поделено, законно. И вроде правда так. Вот и Орест Соснищев согласно головой кивает, как китайский болван.
Народ успокоился.
И уже не удивился, когда через неделю озеро и лес были поделены в собственность кулакам и их подпевалам и кругом натыканы таблички. Все, что добыто с озера и земли, считалось теперь частным имуществом владельца ресурса. А обосновали Байдаркин с Чубатовым так, что лесу с озером тоже нужен крепкий хозяин, который назначит умных приказчиков, чтобы имуществом правильно управлять.
И тоже поверили.
Хотя деревенский дурак Соломон Королицый глазами хлопал и, слюну пуская, медленно рёк, что не может быть у леса приказчика, а то попробуй ягоде прикажи расти быстрее или грибу не прятаться! И озером никак нельзя управлять, это же не плоскодонка! Опять все перепутали! И не может никто болотом владеть, болото одеть, болото скушать. А вот болото, оно может, если что, любого владетеля заглотить…
Королицего сочли подстрекателем к классовой вражде и на всякий случай закрыли в погреб.
Помимо владения угодьями и причитающейся мзды, кулаки, которые теперь именовали себя не иначе как «споровские деловые круги» и «крупные рыбоохотозаводчики», хотели, чтобы им обязательно кто-то прислуживал и работал на них. Жен было им уже маловато, да и неоригинально это: на каждого простого споровского мужика дома работала его жена. И сами жены крупных кругов, собираясь у самовара, теперь подолгу беседовали о том, что вот как трудно нынче найти хорошую прислугу.
Споровцы в прислугу идти не хотели. Тогда заводчики сделали своим слугой пленного итальянца. Одели его во фрак, как официанта, и сказали ему, чтобы стоял с полотенцем на руке и всячески прислуживал за столом. А поскольку господ было трое, а итальянец один, кулакам приходилось обедать по очереди.
Все это время коммунисты были в оппозиции. Миха Лапоть разочаровался в политике и окончательно погрузился в личную жизнь со своей молодой и красивой супругой. Но ячейка продолжала свою работу. Коммунисты вырыли из канавы книгу Маркса и стали ее читать. Бумага была сильно попорчена, однако «Критику Готской программы» на три четверти можно было разобрать. Маркс убедительно доказывал, что готы были не правы. А самым революционным классом является угнетенный пролетариат, среди которого надо проводить разъяснительную работу.
Последователи антигота-Маркса научно исследовали споровское общество и решили проводить разъяснительную работу среди итальянского летчика, баяниста и официанта, потому что он был самым угнетенным пролетариатом во всей деревне. Агитация была нелегким занятием, так как итальянец все еще очень плохо понимал по-русски. А споровские метания и вовсе загнали его в тупик. Но он честно старался понять, чего хотят от него эти странные люди?
А когда понял, то весело рассмеялся и сказал: «Всего-то? Уно моменто, мейн плезир, камарада кабальеро!» И в тот же день устроил пролетарскую революцию. У Соснищева на обед были щи, так итальянец опрокинул ему на голову горшок со щами. У Чубатова на обед была уха, бунтарь надел кулаку на голову котелок с ухой. А у Байдаркина на обед была горячая каша, и наш герой свалил ему на лысину всю кастрюлю.
