Я люблю советское время. За юных девочек в белых фартуках и бантах, за стремительные пионерские речевки, за запах любви, будоражащий запах. Он стоял в каждом школьном кабинете, он витал над школьным двором. Мы были девственниками и девственницами, все, до первой брачной ночи. Но у нас был секс, и другого секса нам не было нужно.
Ее звали Лейла, и она была моей первой женщиной. Она была моей Евой. Той, которая не осквернила себя, не поддалась искушению змия, которая навсегда осталась со мною в Эдеме.
Я как-то непонятно все объясняю. Но пусть лучше будет так. Пусть так и останется.
Нет, она не ждала меня, когда я уехал. Она хранила обиду. Считала меня предателем. У нее были основания для этого, доктор. Вот я сейчас перед вами, моя жизнь прошла, вы сами это знаете. Вы знаете это лучше меня. Это ведь не просто так – боли в голове, обмороки. Они ведь для чего-то, все эти разноцветные таблетки. Настанет день, когда таблетки уже не помогут.
Пора проводить черту. Длинную, на всю страницу. Вы же печатаете на компьютере? Стало быть, знаете: есть такая функция в текстовом редакторе. Вы проводите линию через всю страницу, потом нажимаете клавишу ввода, и линия преображается, линия становится жирной чертой, она подводит итог. Мы подводим итог, и в итоге вся моя жизнь, весь я, все в одном слове: предатель.
Так вот, она поняла это обо мне еще тогда, в школе.
Я предатель, не она. Она имела право. После всего, что было. После того как я, я – мужчина, я – Адам, первый взял яблоко из пасти змия и надкусил его; без нее.
Я знал, что она вышла замуж. У нее родился ребенок. А потом ее мужа убили. Все это успело произойти за то время, пока меня не было. Пока я был в стране Севера, в стране мертвых.
Я не должен был возвращаться.
Я не вернулся?.. О чем вы говорите? При чем тут все эти бумаги, при чем паспортный стол и справки с места работы? Вы думаете, мне это все приснилось? Думаете, это бред, галлюцинации? Ложная память? Вот опять я это слышу: ложная память. Ну и что, что это освобождает меня от ответственности? Кого освобождает? Меня? Но я и есть эта память, и если она – ложная, то меня просто нет.
Она была в легком платье, стояла на перекрестке, у нее в руках была какая-то сумка, словно она хотела сбежать. Но мне это показалось. Наверняка в сумке были просто продукты с рынка. Может, пара вещей для малыша. Мы столкнулись почти нос к носу. Она узнала меня и улыбнулась. Она приветствовала меня почтительно, как полагается, она опустила голову и пошла дальше. А я стоял и смотрел ей вслед, хоть это было и неприлично.
Я знал все о ней, она наверняка слышала о моем возвращении, но до того дня мы не виделись. Мы не встречались специально, я не мог просто зайти к ней в гости, так не делается, если вы понимаете, о чем я.
Но настал день, и я нашел ее на том перекрестке. И после я уже знал, по какой дороге пойду.
Я пришел домой, к матери и отцу. В гости. С тех пор, как я взял в руки оружие, с тех пор, как я стал отверженным, только так я мог приходить домой – в гости. За ужином мы почти не говорили. Когда мать стала убирать со стола посуду, я сказал:
– Папа, я решил жениться.
На миг светлая радость промелькнула на лице матери, которая тут же сменилась выражением заботы. Но я продолжил, я сказал самое главное:
– На Лейле.
Отец молча покачал головой и посмотрел на мать, словно передавая дело в ее руки.
– Но, сынок, зачем тебе жениться на вдове с чужим ребенком? Вокруг так много свободных девушек!
Это сказала мама. Ей даже в голову не пришло, что сама Лейла может мне отказать. Для матери любая невеста не может быть слишком хороша для ее сына. Скорее, она будет недостаточно хороша. Если бы я сказал, что хочу жениться на писаной красавице и наследнице огромного состояния, то и тогда мать заметила бы, что у нее не слишком хорошая репутация и ноги коротковаты, – может, ты найдешь девушку получше?
А ведь Лейла уже отказала мне один раз. Давно, еще до того, как вся наша жизнь изменилась. Я просил ее ждать меня и выйти за меня замуж. Я написал ей письмо. Но она не ответила. И ее молчание означало отказ.
– Я люблю ее. До сих пор люблю.
Такие слова не произносят. Такие слова стыдно произносить, особенно перед отцом и матерью. Но что с меня взять? Я всегда был неправильным: несчастный полукровка, щепка в мутном потоке между двумя высокими берегами. Они сами виноваты в том, что я такой! Они – мои мать и отец – родили меня, потому что любили друг друга и им не было нужно другого основания ни в законе, ни в обычаях предков.
И, сами не зная, они – и я, так мы выполняем самый тайный завет нашего рода.
Говорят, что эта история случилась во времена имама Шамиля. Имаму донесли, что в чеченских селениях юноши и девушки встречаются друг с другом до свадьбы, ходят на свидания у горного источника, по обычаю предков, как язычники. Шамиль был взбешен. Они нарушали его низам, его наставление. Они, мусульмане, должны были жить теперь, как арабы, первые и лучшие среди мусульман. Юноша и девушка могут не знать друг друга, старшие все решат за них. Приведут невесту с закрытым лицом и поставят перед женихом – прими как судьбу и волю Всевышнего. Шамиль грозил суровой карой отступникам.
Но седые старцы пришли к имаму и защитили любовь. Они сказали: если наши юноши и девушки перестанут заключать браки по собственной взаимной приязни, наш род прекратится. Не будет больше детей, свободных, сильных и гордых, потому что только любовь приносит таких детей. Если ты хочешь убить нас за это – убей, мы будем знать, что погибли, защищая будущее, жизнь наших родов. А ты подумай, кто диктовал тебе твой низам? Не был ли это иблис, дьявол, от века желающий погибели человеку?
Имам уступил, и все осталось как есть.
Отца беспокоило другое. Он помолчал, вытер влажным полотенцем губы и усы и только потом сказал:
– Зачем ты хочешь жениться, зачем ты хочешь рожать новых детей в такое время, здесь? Что будет завтра?.. Что вас ждет?
Я ничего не сказал. Я мог сказать, что, когда вы рожали нас, тоже было тяжелое время. Он ответил бы: нет, тогда было совсем другое. Была вера, надежда на завтра. Мы не были детьми отчаяния; мы были детьми надежды. Какая надежда есть сейчас? Завтра может просто не наступить.
Я ничего не сказал. Даже не пожал плечами. Только опустил голову, потупил взор, изучая трещины на клеенчатой скатерти, покрывавшей обеденный стол.
– Зачем ты вернулся? Лучше бы ты остался там, в России. Многие остались. Все, кто мог хоть как-то зацепиться, найти жилье и работу, остались в России. Неужели ты был хуже других? Почему ты вернулся сюда?
– Но, папа! Вы с матерью тоже не хотите никуда уезжать.
Отец покачал головой.
– Мы – совсем другое дело. Мы прожили здесь всю жизнь, нам некуда уезжать, потому что у нас нигде не будет другой жизни. Все наше – здесь. Ты молод, ты можешь начать свою жизнь в другом месте. Жениться там на чеченке или русской, казашке или еврейке – не важно. Родить детей. Жить, не боясь, что прилетят самолеты и будут сбрасывать бомбы на твой дом.
