Меня мог кинуть и посредник, теоретически. Практически это было не в его интересах. Тогда я мог слить его самого.
С точки зрения техники финансовых операций у меня было все отлажено. Первоначально схема работала только на сопротивление. Но потом я открыл пару счетов и лично для себя.
Сколько денег?
В российской печати фигурировали суммы в 10 миллионов долларов. Нет, конечно, нет. Не так много. В российской печати сообщали также, что и президента сдали за пару доз героина. И это тоже неправда.
Я получил деньги. Всего 270 тысяч евро. Мой счет был в евро. Возможно, русские списали под это дело и 10 миллионов, и 100. Даже наверняка списали. Остальное рассовали по своим карманам. Посредник получил от федералов 300 тысяч, 10% оставил себе – очень скромное вознаграждение, но он был у меня на крючке.
Не сказать, что это какое-то баснословное богатство. Но все же достаточно, чтобы начать жизнь заново. Так, кажется, говорится? Начать жизнь заново.
Когда тебе под сорок – это не так просто. Но можно попробовать, правда?
Вот вы сейчас смотрите на меня с таким ужасом, как будто я гигантский таракан.
И это не потому, что я предал, продал своего президента. А потому что рассказываю об этом так просто, буднично, между делом. Вы, верно, думаете про себя: какое чудовище!
Пусть так. Мне самому легче так думать: я продал своего президента, за свою жизнь, здесь полагается сказать – жалкую, за свою жалкую жизнь, за свободу и деньги. Но мне не кажется жалкой своя жизнь. И свобода. Свобода не может быть жалкой. За свободу можно отдать все. Но свобода – это не слово на знамени, свобода должна быть настоящей, а если ты в каменной клетке с небом в полоску, то какую же такую свободу ты завоевал, герой? Если что и было жалким, так это деньги. Денег действительно дали немного, жалкую часть обещанного за информацию о местонахождении главаря террористов особо опасного преступника Аслана Масхадова.
Но я сдал его не за деньги. Не деньги – главное. Знаете, Иуда Искариот в Гефсиманском саду поцеловал бы Иисуса из Назарета и без денег, совершенно бесплатно. Я в этом уверен. Деньги он взял. Это чтобы было проще.
И мне было проще взять деньги. Взять свои тридцать раз по десять тысяч евро. Интересно, сколько стоил один серебреник в пересчете на наши деньги? Каков курс? В моем случае выходит, что 1 срб = 10 000 евр.
Вот что значит – инфляция. За 2000 лет в 10 000 раз.
К дьяволу цифры.
Дело вот в чем.
Сказать, что я разочаровался в целях и методах борьбы в сопротивлении, – значило бы солгать. Ведь я и не был очарован. Я никогда не был фанатиком. Всегда относился к нашему делу с долей здорового скепсиса и критицизма. Почему же я продолжал работать на подполье столько лет?
Объяснить это не так просто… во-первых, сила обстоятельств. Так получилось. Я оказался в этом лагере помимо своего желания и воли. Вы могли понять это из моего рассказа. Во-вторых, когда ты знаешь, что у тебя есть место в общем строю… если вы никогда не чувствовали, то не поймете. И, наконец, в-третьих. Ичкерия не была идеальным государством. Ичкерия была нелепым, абсурдным государством. Но Россия пришла не с любовью и разумом. Россия пришла с бомбами и ракетами. Россия убивала, убивала, убивала… после шалинского рейда я стал считать Россию своим кровным врагом. Я мстил. За сотни убитых без вины и смысла, умиравших прямо перед моими глазами. За всех, кто погиб на шалинской площади 9 января 2000 года. За Арчи. За тех ребят, которых я сам бросил в школе, прикрывать наш отход. За Тимура и за его невесту, Седу.
Что же изменилось?
Я не знаю точно.
Может, я просто устал. Может, постарел.
Может, я видел, как поднимаются всходы новой жизни. Приезжая в Чечню через год, я не узнавал городов и сел. Разруха заканчивалась. Новой власти удалось перевести жизнь народа на рельсы мирного строительства. Но дело не только в администрации. Я никогда не считал, что происходящее может быть заслугой одного человека. Или его виной. Роль личности в истории… помните, была такая тема для сочинений на вступительных экзаменах? Я писал о роли личности в истории на материале сочинений Льва Толстого, когда поступал на юридический факультет.
Роль личности в истории, конечно, очень велика. Но… если вспомнить ту историю в Гефсиманском саду, так роль Иуды была ничуть не менее важной, чем роль Иисуса.
А есть еще роль масс. И я чувствовал, что главное исходит от народа: люди хотят жить, хотят мира, хотят возможности строить свои жизни, свои судьбы, не боясь, что с неба прилетит ракета или бомба и все кончится в тот же миг.
А мы, что делали мы? Мы тянули эту войну. Война уползала, как змея в нору, а мы хватали ее за хвост и тянули обратно: нет, так просто мы тебя не отпустим, ты нас еще покусаешь своим ядовитым зубом! Зачем?
Ради идеи? Ради какой идеи? Свободная Чечня? Из-за нашей борьбы за свободу сотни парней, совершенно к нам не причастных, продолжали пропадать в фильтрационных лагерях. Так какую свободу мы им завоевали? Вера? А кто мешает нам верить? Кто может помешать человеку верить? И почему за веру нужно обязательно кого-то убивать и умирать самому?
Я все чаще вспоминал проповедь Кунта-Хаджи Кишиева. Война с Россией снова, как и два века назад, была самоубийственной и ненужной. Бывший муфтий, он понял это. Вслед за своим святым учителем он призвал народ к прекращению войны. Но этого было мало.
Кого-то не хватало в этой истории.
Как если бы в Гефсиманском саду не было Иуды.
Что же, я готов был принять на себя. Сделать самую черную и неблагодарную работу. Кунта Кишиев принял свою мученическую смерть на далеком севере. И я приму смерть и проклятия в памяти потомков. Чтобы эти самые потомки в моем народе были, чтобы они могли кого-нибудь проклинать.
Пока жив был Аслан Масхадов, жива была идея о независимом Чеченском государстве, о борьбе за родину. Кроме Масхадова в руководстве сопротивления это уже никому не было интересно.
Басаев сражался за халифат от моря до моря. На саму Чечню ему было плевать. Как в свое время имаму Шамилю, как шейху Мансуру.
Только Кишиеву была дорога родина. И Кадырову. И Масхадову.
Но Масхадов был на другой стороне фронта.
Оттого люди, которым были дороги родина и свой народ, стреляли друг в друга. Когда не станет Масхадова, эта чудовищная нелепость прекратится. Останутся религиозные фанатики, но это уже из другой оперы. Вся Ичкерия закончится, умрет вместе с Масхадовым.
Мы много слышали о войне до последнего чеченца. Нас часто призывали к войне до последнего чеченца. Наступил день, когда я понял: Аслан Масхадов и есть тот самый последний чеченец.
Мне было это ясно, предельно ясно. Так и произошло – через два года после смерти президента Сопротивление окончательно отказалось от идеи Чеченской Республики, провозгласив какой-то Северо-Кавказский имарат, то есть шайтан знает что.
