– Нет, – твердо сказал Лечи, – это наше дело. Мы накажем их по адату, по закону гор и обычаям наших предков.
Казнь была назначена на воскресенье. Преступников привезли на свалку, вывели со связанными руками и по ставили на горы мусора. Вокруг собрались тысячи жителей. Родственник Лейлы подошел к осужденным и прилюдно спустил их штаны и нижнее белье. Они стояли среди воняющих отбросов, их голые ноги мелко дрожали, а маленькие члены, кажется, старались втянуться в синие отбитые мошонки.
Вперед вывели Лейлу и дали ей в руки АКМ с полным рожком патронов.
– Стреляй.
Лейла сняла с предохранителя и, не дрогнув, нажала спусковой крючок. Длинная очередь прошила животы насильников, они свалились на мусорные кучи, вопя и корчась. Мы подождали несколько минут, наблюдая за агонией. Потом Лечи поднял свой пистолет и прикончил каждого контрольным выстрелом в голову.
– Этих животных запрещается хоронить. Три дня они должны гнить на свалке. Потом родственники могут забрать трупы и закопать их в лесу.
Ни я, ни Лечи не вспомнили, что еще совсем недавно мы возмущались по поводу публичной казни в Грозном. Это было совсем другое.
Я подошел к Лейле. Она все еще сжимала автомат. Ее руки свело.
– Пойдем домой – сказал я, – все кончилось.
Она отдала автомат подошедшему со склоненной головой бойцу и покорно пошла со мной. Но не забрала ребенка. Она сказала, что сделает это завтра.
Я был устал и измучен. Со времени похищения Лейлы я почти не спал. В ту ночь я провалился в тяжелый сон.
Я проснулся от звука выстрела и выбежал на кухню.
У стола лежала Лейла, в ее руке был мой пистолет, дуло «Стечкина» она держала во рту, голова была прострелена, изо рта сочилась кровь.
* * *
Куба, Куба! Куба либре. Что это? Коктейль. Рецепт почти не отличается от рецепта коктейля Молотова. Или я опять все путаю?
Здесь очень много Кубы по телевидению. Репортаж о встрече боксеров с Острова Свободы, прилетевших ради дружеского турнира. На музыкальном канале по нескольку раз в день ставят клип «Ночных снайперов» – «Куба».
«А в моих ботинках до сих пор кубинский песок…»
И сразу за ним: песня убийственно красивой кубинской певицы на испанском языке, посвященная команданте Че Геваре. В клипе на фоне деревень и плантаций сахарного тростника идут длинноногие девушки-латинос, в белых платьях, с детьми на руках и автоматами Калашникова за плечами.
Это очень красиво. Романтично. Но какое мы имеем к этому отношение?
Создается стойкая ассоциация: Чечня – Куба. Чечня – остров свободы.
Неправда. Чечня – это не Куба. А Че – не бригадный генерал.
Легко снова затуманить сознание молодых, глупых. В телечате на местном канале ники: «Шахидка», «Талибан».
Они думают, что это смешно.
Значит, все опять запутается.
Я предлагаю ввести новый предмет в курс военно-теоретической подготовки: боевые действия в условиях телевизионной реальности.
То, что произошло, – этому уже никогда не будет не только объяснения, но и полного, достоверного описания. Попробуйте изучить любые источники. Вы найдете все что угодно, кроме системы фактов в их последовательности и внутренней взаимосвязи. Не работает закон причины и следствия, отброшен принцип историзма. Клипы, клипы, только клипы.
Официальная версия событий: ложь, громоздящаяся на другую ложь, совершенно не заботясь не только о правдоподобности, но даже и о согласованности второго сообщения с первым. Каждый выпуск новостей начинает историю с сотворения мира. Одно и то же событие, вчера поданное так, сегодня будет освещено совершенно иначе. И это нормально. Вчерашний день умер, и его правда умерла вместе с ним. Достаточно каждому дню своей правды.
Книги независимых журналистов, претендующие на историзм, на поверку оказываются компиляцией репортажей. Собственные впечатления, душераздирающие истории, нравственный и политический комментарий – но не складывается, общая картина не складывается. Клипы.
Художественные творения российских солдат – с большим или меньшим мастерством выписанные истории из ненормального быта антитеррористической операции. Поехали на БТРе за водкой на базар и подорвались на мине. Самый популярный сюжет.
Пожалуй, только мемуары генералов похожи на связный последовательный отчет. Но едва ли непредвзятый.
Мирные чеченские писатели, члены союзов и академики, начинают издалека – «когда динозавры были маленькими…» И получается хорошо, исторично. До самого конца двадцатого века получается исторично. Потом в двух последних главах, посвященных собственно войне, повествование рассыпается на осколки.
Совершенно особая вещь – отчеты моджахедов. Там вообще все выглядит как мистический триллер: сплошь ангелы чудесным образом уничтожают кафиров целыми дивизиями, выводя воинов джихада практически без потерь из любого столкновения. И как они умудрились при таком покровительстве проиграть войну? Остается непонятым.
Но самое удивительное – рассказы очевидцев.
Чаще всего оказывается, что никто из очевидцев ничего не видел собственными глазами. Они с серьезным видом пересказывают документальные фильмы, показанные по НТВ. Если же видели, то в ограниченном мире каждого оценка события совершенно непредсказуема и зачастую неадекватна.
У человека прямым попаданием бомбы разрушило дом. Он думает, что только он оказался таким несчастным. Ему неизвестно, что в один час сотни людей остались без крова. Или, наоборот, случайная мина залетела на огород. А человек уверен, что вся республика была подвергнута массированному обстрелу, перепахана взрывами. И в живых никого не осталось. Только он.
Когда включают электричество, люди бросаются к телевизорам, чтобы узнать, что же произошло на самом деле?! В отсутствие телекартинки реальность коллапсирует, сужается, втягивается, как свет в черную дыру.
Люди не помнят, когда что происходило. Если не было электричества – не работало телевидение, – они забывали, какое сегодня число, день недели и даже месяц. Но путают не только даты. Путают последовательность событий.
А раньше я думал, что это только я такой безумный.
Я долго пытался связать факты, склеить отрывки, выстроить единую непротиворечивую цепь событий. Я понял, что это невозможно. История этой войны не может быть написана. Потому что у этой войны не было истории.
У нее было телевидение.
Все, что происходило, редко попадало напрямую в сознание и память. Нет. Но – через телевизор.
Даже если взрыв произошел на соседней улице, на моих глазах – в моей собственной памяти он останется таким, каким его показали на следующий день по телевизору.
Это страшно, мы еще не понимаем, как это страшно.
