Сантехник прибыл быстро, оперативно подключил нам воду, я попросила его, чтобы впредь выполнял указания исключительно мои и деда. У меня еще хватило времени слить из всех кранов застоявшуюся бурую воду, и в назначенное время я была на месте свидания с Юрием. Он уже ждал меня. Как обычно, в своей машине.
* * *
Ростов внимательно выслушал мой рассказ об Алке и Гордоне. На лице его не отразилось никаких эмоций, но, судя по тому, что в конце повествования он удовлетворенно кивнул головой, моя маленькая порка этой дамочки его устроила.
– Вы удовлетворены? – с сомнением в голосе решилась переспросить я.
– А вы думаете, что я хочу заставить эту женщину плакать кровавыми слезами? С нее вполне достаточно. Алка хотя и подленькая натура, но подлость ее основывается на неумении подчинять эмоции здравому смыслу. А в том, что она такой стала, виноваты мужчины.
Я с сомнением покачала головой, но спорить не стала. Видимо, он действительно не испытывает к ней той ненависти, как к ее мужу. Ну что ж, значит, бросим больше усилий на войну с мужчинами. Но это – чуть позже. А сейчас – очередная порция той печальной истории.
* * *
Бобров медленно, но верно приобретал репутацию злостного хулигана. Пока его шалости не простирались до сферы влияния милиции, поэтому все обходилось моральными порками в школе и физическими дома. Единственным человеком, который видел в нем все того же порядочного и честного мальчика, была его мама, но все мамы в последнюю очередь верят в то, что их дети пошли не по тому пути. Зато отец будто бы даже торжествовал, и с каждым новым проступком сына наказания становились все более беспощадными. Мать пыталась за Юру заступаться, но попадало и ей, к тому же отец для своих экзекуций стал выбирать время, когда жены не было дома. Юра был этому даже немного рад, если это слово можно употребить в том положении, в котором он оказался, потому что в этом случае попадало только ему, а когда мама пыталась прикрыть собой сына, доставалось и ей. И до этого времени жизнь семьи Бобровых не являлась эталоном семейного счастья, а теперь совместное существование этих троих и вовсе стало напоминать пытку.
Пытка продолжалась и в школе. Комсорг Коля напоминал Юре отца: он словно ждал, когда Юра допустит очередной промах. Учителя и дирекция, привыкшие к тому, что мальчик до десятого класса служил другим примером, никак не могли поверить в эту метаморфозу и относились к номерам, которые выкидывал Бобров, больше с недоумением, чем с негодованием. А вот Коля строил на обличении лицемера, так долго скрывающегося под маской пай-мальчика, карьеру и никак не мог понять, почему он один столь отчаянно бьется за честь класса, в то время как учителя, люди, которым за это платят зарплату, бездействуют. Впрочем, скоро настал и его звездный час.
Как-то вечером компания Гарри маялась бездельем. Бутылка портвейна, выпитая на пятерых, не принесла ни удовольствия, ни удовлетворения, но зато разбудила кураж, дремавший в подростках. Они вяло слушали бренчание гитары в неумелых руках товарища, Алка постукивала в такт ногой и поигрывала брелком в виде металлического блестящего кабриолета.
– Где взяла? – перехватил брелок Гарри.
– Отдай, – капризно протянула Алка, – мне его любимый мужчина подарил.
– Твой любимый мужчина – это я, – наставительным тоном произнес Гарри и щелкнул ее по носу. – Юрка, что ли, дал?
– Юрочка, – кокетливо сморщила носик Алка, – а ты не ревнуй.
– К нему? Смеешься? Откуда у него? Я раньше таких не видел.
– У него дядя какой-то на автомобильном заводе в другом городе работает, вот они в цехе и отливают, – пояснила Алка, – часть на импорт идет, а основную массу рабочие домой тащат. Поэтому у нас их и не продают, все за границу отправляют. Дядька к ним в гости приезжал, Юрке привез, а мне понравился, я и выпросила. Да ты чего? У него весь класс клянчил, даже деньги предлагали, а ты не в курсе.
– Значит, у нас в городе таких машинок ни у кого нет, – задумчиво констатировал Гарри, потирая пальцами блестящую игрушку, – и полшколы знает, что машинка Юркина?
– Ну да. Он мне ее только сегодня отдал, когда из школы провожал. Ты чего-то задумал? – быстро сообразила Алка.
– Слушайте, – склонился Гарри к внимательно прислушивающимся к их разговору приятелям.
Этой ночью кто-то забрался в кабинет директора школы и вынес цветной телевизор, кассетный магнитофон, несколько кубков, завоеванных школой в спортивных соревнованиях. Кроме того, злоумышленники покусились на знамя комсомольской организации школы, разорвав его на несколько полотен, сорвали со стены и растоптали рамочки с почетными грамотами, дипломами и благодарственными письмами в адрес школы, которые педагогический коллектив собирал со дня основания. Последнее квалифицировалось уже как вандализм и не могло забыться и проститься столь легко, как просто разбитое окно или опечатывание туалета штампом «уплачено».
На место преступления в срочном порядке прибыл наряд милиции. Собака след не взяла, был обычный школьный день, и ребятня успела сто раз пробежаться по пути злоумышленников. В ворохе разбросанных бумаг удалось обнаружить лишь пару окурков и маленький блестящий кабриолет. Владельца брелка вычислить было несложно. Юрку забрали прямо с урока. Когда в класс вошел директор в сопровождении двух милиционеров, по классу прошелестел недоуменный шепот. Директор покачал в воздухе машинкой на цепочке и спросил:
– Это чье?
Все повернулись в сторону Боброва. Юрка посмотрел в глаза Алке, встал и спокойно ответил:
– Мое. Мне дядя подарил.
Интересно, если бы он знал, в чем дело, он держался бы так же уверенно? Или голос его все-таки дрогнул бы? Или он вообще отказался бы от игрушки? В любом случае против него было слишком много свидетельств. Юру посадили под арест, а старший следователь Важнин решил довести столь блестяще раскрытое дело до конца.
Впрочем, закрыть дело в рекордно короткие сроки мешал ему молоденький практикант, присланный на его голову в отдел. Юноша с горячностью первооткрывателя утверждал, что в деле было много недомолвок. Например, главный обвиняемый, Бобров, никак не хотел выдавать соучастников, а в том, что он один смог вытащить телевизор и прочую добычу, практикант сомневался. К тому же вещи из директорского кабинета найдены не были. Юра утверждал, что продал все оптом какому-то незнакомцу, но в таком случае куда он дел деньги? Потратил за один вечер? На что? Да и мать главного подозреваемого горячо утверждала, что вечером и ночью сын был у нее на глазах и никуда не выходил из дома. Конечно, алиби, основанное на показаниях близких родственников, в расчет не бралось. Чего не сделаешь, чтобы спасти сына! Но совокупность всех приведенных практикантом деталей, на его взгляд, перевешивала найденный на месте преступления брелок и неуверенные признательные показания подозреваемого.
Важнин досадовал: взялся же на его голову копатель! Шерлок Холмс недоделанный! А практикант, нисколько не напуганный советами своего непосредственного начальства, не суетился, продолжал колупаться в этом деле. И вышел же, неугомонный, на один из кубков на блошином рынке. Кубок продавал сомнительного вида дедок, когда практикант помахал перед его носом красной книжечкой, тот струхнул и рассказал, что барахло скупил оптом у парнишки. Высокого, кудрявого, с легкой косинкой, хорошо одетого. Этот портрет ни в коей мере не напоминал Боброва, и если бы начинающий опер хорошо знал одноклассников Юры, он легко узнал бы Гарри. Но пока этот портрет ни ему, ни Важнину ничего не говорил. В конце концов, кубки и прочее мог деду продать тот самый перекупщик, которому сдал все подозреваемый. Так или иначе Важнина не заинтересовали сведения, добытые его подопечным. Ну, вычислил скупщика краденого. Невелика птица. Да и не вычислил, поди-ка найди его по словесному портрету, данному дедом. И зачем искать? Висяков полно, и бросать силы на поиски какого-то ничтожного типа неразумно.
