Неожиданно музыка обрывается, массовик взбегает на сцену с микрофоном:
— Внимание! А сейчас еще одна фишка нашего праздника: father’s dance! Для тех, кто не сечет по-английски: отец именинницы приглашает свою дочь! Маэстро, музыку!
Подросток-«диджей» врубает танго, отец именинницы встает из-за столика, идет к дочке и церемонно приглашает ее на танец. Высокий, моложавый и по-офицерски подтянутый, он красиво танцует со своей 13-летней красавицей дочкой. А вокруг стоят подростки — одноклассники и друзья именинницы, их много, и это в основном девочки… Они смотрят на танец отца и дочки, и среди откровенно завистливых лиц этих зрителей — наша Ивана и рядом с ней ее одноклассник Федя…
Между тем танец продолжается, и по его ходу то сыплются с эстрады конфетти… то гремит и рассыпается огнями фейерверк, который, по словам массовика, любящий отец дарит любимой дочке…
Шарах!
Это Ивана врывается в свою квартиру и с порога швыряет в угол, об стену свою сумочку.
30-летняя, в форме ж.-д. проводницы, мать Иваны, колдовавшая у плиты, и 50-летняя бабушка, строчившая на швейной машине цветастых «баб на чайник», в оторопи смотрят на нее.
Теперь мы можем разглядеть квартиру — типичную совковую малогабаритку в провинциальной хрущобе. Каким-то образом тут разместились и раскладной диван, и одежно-бельевой шкаф, и книжные полки, и письменный стол, и торшер, и телевизор — все старое, совковое…
— Ты чего? — изумилась мать.
— Где мой отец? — яростно сказала Ивана.
— А в чем дело? — спросила бабушка.
— Ни в чем! Я просто спрашиваю: где — мой — отец? Или я выблядок?
Бабушка возмутилась:
— Как ты смеешь?!
— Это не я! Это во дворе пацаны меня так называют.
Бабушка рванулась к окну:
— Мерзавцы! Сво…
— Подожди, — остановила ее мать и повернулась к Иване: — Ты же знаешь: твой папа погиб в Афганистане. Как герой…
— Врешь! — отмахнулась Ивана, прошла в туалет и хлопнула за собой дверью.
Мать и бабушка переглянулись.
Из санузла послышалось журчание.
Бабушка крикнула:
— Ты как с матерью разговариваешь?
Ответом был характерный обвал воды из туалетного бачка. Затем Ивана, на ходу раздеваясь, вышла из санузла.
— А так! Мне тринадцать лет! Я имею право знать, кто мой отец и где он!
— Мы же тебе сказали… — сказала бабушка.
— Хватит! — крикнула Ивана. — Понимаешь? Хватит мне лапшу вешать! Война в Афганистане кончилась в 87-м! Мне что — двадцать лет?
И Ивана ушла в спальню.
Бабушка и мать вновь переглянулись.
Бабушка сложила в картонную коробку штук двадцать «баб на чайник», изготовленных за день, затем разложила диван и стала стелить себе на ночь.
А в спальне Ивана, лежа на своей узкой койке, уже надела наушники от плейера и «улетела» в музыку модной среди подростков группы «Дважды два».
Когда мать вошла в спальню — крохотную, как пенал, комнатенку, вдоль стен которой с трудом разместились две односпальные койки и 50-летнее чешское трюмо с зеркалом, — Ивана все так же отрешенно, с закрытыми глазами лежала с наушниками на голове.
Помявшись, мать тихонько сняла с себя свою проводницкую форму, надела ночную рубашку и, собираясь лечь в свою кровать, выключила свет.
Но тут Ивана сорвала с головы наушники и рывком села на койке.
— Блин! Ты мне что-нибудь скажешь?
— Что? — испуганно спросила мать.
— Хотя бы его фамилию!
— У тебя есть фамилия. Давай спать.
— Я не могу спать! Он мне снится! Он жил с нами или не жил? Ты можешь мне сказать?
— Он не жил с нами.
— Это честно?
— Честно. Спи.
Ивана резко откинулась на койке — лицом к стене и поджав ноги.
А ей все равно снился летний парк, музыка, и в этом парке папа — молодой и высокий офицер — несет на плече трехлетнюю Ивану с красным шариком в руках.
В городском парке Ивана и Федя, положив на стойку тира школьные ранцы, достали из карманов своих потертых и дешевых курток какие-то смятые деньги, уплатили и получили ружье.
Ивана неумело пристроилась к прикладу, хозяин тира поправил и объяснил, как смотреть в прицел через мушку.
Стремительно бежит заяц-мишень.
Ивана стреляет, заяц падает.
— Я попала! Я попала! — счастливо запрыгала Ивана. — Еще раз!
Снова бежит заяц.
Ивана снова стреляет.
Заяц падает.
Ивана входит домой, победно бросает портфель и победно говорит бабушке, строчившей на швейной машине очередную партию «баб на чайник»:
— Я знаю, кто мой отец!
Бабушка испугалась, прекратила строчить:
— Кто?
— Офицер!
— С чего ты взяла?
— А я стреляю без промаха! Это у меня наследственное!
— Вот видишь, — нашлась бабушка и снова стала строчить на швейной машине. — Мы же тебе говорили…
— Нет, — легко отмахнулась Ивана, — вы говорили, что он летчик. Где мама?
— Ну где? В рейсе… — сказала бабушка.
В потоке прохожих Ивана шла по центральной улице, пристально разглядывая встречных мужчин. Музыка группы «Дважды два» звучала в ее душе, и от этого походка ее становилась этакой игриво-танцующей.
Натыкаясь на ее взгляд, мужчины реагировали по-разному — кто изумленно… кто заинтересованно… а какая-то женщина, сопровождавшая одного из приметных мужчин, поспешно взяла его под руку и возмутилась:
— Вот сучки малолетние!
Но Ивана словно и не слышит этого, а идет себе дальше все той же игривой походкой, все так же пристально разглядывая мужчин. Один из них, оглянувшись, повернулся и пошел за ней следом.
— Девушка!
Ивана остановилась, и он подошел к ней.
— Договоримся? — спросил он негромко.
Ивана смерила его оценивающим взглядом.
— Конечно.
— Тогда пойдем, — сказал он. — Держись.
И сделал свой локоть колечком.
Ивана радостно взяла его под руку и пошла с ним по улице.
— Все-таки сколько? — сказал он на ходу.
— Что?
— Ну, на сколько договоримся?
— А! Ну, на алименты.
Мужчина остановился:
