— Я вам доставил новогодний подарок.
Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское.
Женщина в крайнем изумлении:
— Молодой человек, что это значит?
Разносчик показывает на настенные часы:
— Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом.
Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост:
— Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья!
Женщина растерянно отвечает:
— Спасибо…
Часы бьют двенадцать.
Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит:
— Большое спасибо. А теперь вам пора уйти.
Разносчик:
— Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец.
Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками.
Женщина отрицательно качает головой:
— О танце не может быть и речи. И вообще прекратите этот балаган. Кто вас послал?
Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…»
Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку:
— Алло!
— Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить?
— Буду!..
— Говорите…
Затем послышался мужской голос:
— Андрей Петрович?
— Да, слушаю!
— Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива.
— Спасибо. Я могу с ней?..
— Нет, конечно! Она еще спит. До свидания.
— Минуточку! Доктор!
— Слушаю вас.
— А что вы вырезали?
— Опухоль.
— Где?! — вскричал, не выдержав, Бережковский.
— Это она вам скажет сама. Когда проснется, — спокойно отвечал доктор. — Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего.
— Спасибо. Последний вопрос! — поспешно сказал Бережковский.
— Да…
— А на кого она больше похожа — на Гурченко или на Анук Эме?
Гудки отбоя.
Сентябрьский дождь…
Октябрьский листопад…
И первая ноябрьская метель…
Она мела по всей земле, во все пределы…
Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения — вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен.
И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку:
— Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу!
— Успокойтесь, Андрей Петрович, — отвечала из Салехарда Елена.
— Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет!
— Это невозможно.
— Все возможно! Все! Главное — захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет!
— Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть.
— Не могу? Почему?
— Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира…
— Да обыкновенный я! Обыкновенный!
— Нет-нет! — испугалась Елена. — Если вы обыкновенный, то зачем вы? Тут знаете сколько обыкновенных вокруг…
— Ну хорошо. Я необыкновенный. И необыкновенно тебя хочу! Поэтому — срочно в самолет! Пожалуйста!
— Не нужно об этом, Андрей Петрович, мы не увидимся.
— Но почему?! Почему?! Елена, ты слышишь? Почему мы не увидимся?
— Потому что я не имею права вас потерять.
— Как это? Я не понимаю.
— Андрей Петрович, сколько лет вы были в первом браке?
— Восемь. А что?
— А во втором?
— Шесть. Но при чем тут?..
— А в третьем?
— При чем тут браки?!
— Хорошо, забудем о браках. Они бракуют любовь. А сколько времени у вас была ваша самая лучшая любовница?
— Понятно. Ты хочешь сказать, что я козел, ветрогон, не знаю кто…
— Я этого не сказала.
— А я могу спросить у тебя прямо и открыто? Ты хочешь меня? Да или нет? Только честно!
— Андрей Петрович, — негромко сказала Елена, — я хочу вас уже много лет. Да, с тех пор как я прочла вашу первую книгу, я хочу вас. Я хочу целовать вас, любить вас, чувствовать. Я хочу спать на вашем плече, слышать, как бьется ваше сердце! Поверьте, я васоченьхочу! Очень! Я уже давно не люблю своего мужа — это злой, мелкий и хищный зверь, который думает только о себе. Даже когда мне делали операцию, он улетел на сафари. И если я живу с ним, то только из-за дочки. Потому что я никогда не заработаю ей на такую квартиру, машину, игрушки, одежду…
— Ты плачешь?.. Ну все, все, не плачь. Пожалуйста!
— Уже не плачу… Знаете, если честно, то я ведь давно живу с вами.
— Как это?
— А так… Раньше, когда муж приходил ко мне, я отключала сознание и, как тряпичная кукла, просто ждала, когда он сделает свое дело и освободится. И все. А теперь…
— Что теперь?.. Говори!
— Я боюсь, вы меня не поймете. Или обидитесь.
— За что?
— Ладно, я скажу. Знаете, теперь я сплю с дочкой в обнимку, в ее комнате. И очень редко пускаю мужа к себе. Ну, раз в месяц. Или еще реже. И когда это происходит, когда он спьяну и силой все же добивается этого, я в эти минуты думаю о вас. Как бы вы это сделали. Вы меня прощаете?
— За что?
— За то, что я так использую вас.
— Послушай, я хочу тебя! — снова вскричал Бережковский. — Я хочу тебя сейчас, здесь, немедленно! Я хочу показать тебе, как я это делаю…
— Я знаю, как вы это делаете, — негромко отвечала она.
— Откуда?
— Вы описали это в своих книгах. Только не говорите, как в своих интервью, что вы все это сочинили и не отвечаете за поступки своих персонажей. Такое сочинить нельзя.
— Хорошо. Я и не говорю. Больше того, я скажу тебе, что я делаю это даже лучше, чем описал. Потому что все описать нельзя. И поэтому садись в самолет и прилетай.
Она молчала.
— Ну?! — настаивал он. — Я прошу тебя!
— Помните, я просила вас прислать мне вашу рубашку? — вдруг сказала она. — Ношеную. Я получила ее неделю назад. А вчера…
