Поднялся недовольный гул и ропот:
— На каком основании?
— Не имеете права!
— У нас свободная страна…
Но судья был непререкаем. Он дождался, когда пресса унесет свои телекамеры и все остальные тоже покинут зал. В зале остались только Мария Малышкина, трое обвиняемых — Карпатый, Царицын и Сорокин, — их адвокат, молоденький районный прокурор и стенографистка. После чего судья объявил:
— Итак, слушается дело об изнасиловании Марии Малышкиной ее одноклассниками Олегом Карпатым, Евгением Царицыным и Алексеем Сорокиным, которое случилось четырнадцать лет назад. Стороны имеют ходатайства?
— Я имею, — встала Мария Малышкина.
— Слушаю.
— Я хочу забрать свое исковое заявление и прошу прекратить дело.
— Почему? На вас оказали давление?
— На меня оказывали давление, но заявление я забираю не поэтому.
— А кто и какое на вас оказывал давление? — спросил молодой прокурор.
— Назавтра после публикации статьи мою дочь избили.
— Кто ее избил?
— Она не говорит.
— Со дня публикации прошло три месяца, и, значит, ее избили три месяца назад. Почему же вы тогда не забрали свое заявление?
— Я же сказала: я забираю заявление не из-за этого.
— А из-за чего?
— Из-за того, что я верующая. Я съездила в Петербург к Пресвятой Ксении, и она велела мне их простить. — Мария впервые повернулась к обвиняемым: — Я вас прощаю. Идите с миром.
И — не сводя взгляда с Сорокина — перекрестила всех троих.
Сорокин не отвел глаз, он смотрел на Марию, и в глазах его было изумление, благодарность и еще что-то неясное, но ликующее…
Однако молодой прокурор сказал:
— Ваша честь. Прокуратура протестует. Факт изнасилования имел место, обвиняемые его не отрицают. А то, что истица забирает свое заявление, для правосудия значения не имеет. Правосудие должно свершиться, и преступление должно быть наказано.
Судья повернулся к обвиняемым:
— У вас есть ходатайство?
Но Сорокин не отреагировал, он продолжал неотрывно смотреть на Марию. Зато встал адвокат обвиняемых:
— Есть, ваша честь. Я, как адвокат обвиняемых, хочу обратить ваше внимание на несколько обстоятельств чрезвычайной важности. Во-первых, прошу учесть, что преступление было совершено не этими взрослыми людьми, а несовершеннолетними подростками. То есть мы имеем если не юридический, то моральный казус — можно ли взрослых людей судить за хотя и очень серьезное, но, по сути говоря, детское правонарушение?
Прокурор вскочил:
— Я протестую…
Но адвокат поднял руку:
— Минуточку, я не закончил. Суть моего ходатайства в другом. Ваша честь, перед вами трое взрослых, состоявшихся людей, которые еще три месяца назад пользовались огромным уважением в городе и в своих семьях. Обращение в суд гражданки Малышкиной и последовавшая за этим публикация в газете буквально сломали их карьеру и разрушили жизнь. Доктор Царицын лишился всех пациентов — теперь, как вы понимаете, к нему, как к гинекологу, не обращается ни одна женщина. Олег Карпатый лишился звания депутата городской Думы. А у полковника Сорокина распалась семья. Таким образом, ваша честь, они уже понесли наказание, и даже если бы вы действительно «отпустили их с миром», как выразилась тут истица, они свое клеймо и свой крест будут нести теперь всю жизнь…
— Так в чем ваше ходатайство? — спросил судья.
— Очень простое: по просьбе истицы закрыть дело.
Но молодой прокурор вновь вскочил:
— Ни в коем случае! Прокуратура протестует! Ваша честь, адвокат обвиняемых выставил тут своих клиентов этакими пострадавшими овечками — семья распалась, звания лишились, пациенток лишились! Но вы-то прекрасно знаете, что все эти три месяца весь город был расколот надвое, причем большая половина, да что там половина! — восемьдесят процентов почему-то кошмарили именно истицу, именно пострадавшую! Я не знаю почему, я не знаю, что у нас за люди, но именно за то, что она назвала насильников и подала на них в суд, — именно за это ее же публично кошмарили и угрожали побоями, а дочь ее действительно избили. И потому — несмотря на христианское смирение и всепрощение гражданки Малышкиной — я от имени прокуратуры настаиваю на судебном разбирательстве по существу.
Судья деревянным молотком стукнул по столу:
— Суд удаляется на совещание.
И ушел, а следом за ним вышли молодой прокурор и стенографистка.
Дорогой читатель! Позволь мне прервать мое повествование и предложить тебе несколько вариантов финала этой истории. То есть представь себе, пожалуйста, что ты посмотрел эту историю в кино и в самом конце фильма на экране вдруг появляется надпись:
ФИНАЛ ИСТОРИИ ПО ВЫБОРУ ЗРИТЕЛЕЙ
ВАРИАНТ ПЕРВЫЙ
В зале остались только обвиняемые со своим адвокатом и Мария Малышкина. И томительная пауза повисла между ними.
Но Сорокин прервал ее.
Он встал, подошел к Марии и опустился перед ней на колени:
— Маша, ты правда меня простила?
— Правда, встань… — тихо ответила Мария. Слезы подступали к ее глазам.
— Сердцем простила?
— Да, сердцем. Встань, Алеша.
— Ты святая…
— Встань, Алеша…
Но он, стоя на коленях, взял ее руку и поцеловал:
— Спасибо за дочь, Маша. Она моя дочка. Я… я хочу ее удочерить…
За кадром звучит романтическая мелодия группы «Дважды два».
Под эту музыку Сорокин, Мария и Ивана выходят из здания суда.
И снова надпись:
ВАРИАНТ ВТОРОЙ
Судья возвращается в зал заседаний.
— Встать! Суд идет!
Судья занимает свое место и объявляет:
— Решением суда Олег Карпатый, Евгений Царицын и Алексей Сорокин приговариваются к двум годам исправительно-трудовых работ условно…
Карпатый, Царицын и Сорокин триумфаторами выходят из здания суда.
За кадром звучит бравурная песня группы «Дважды два».
А когда вслед за триумфаторами на улице появляются Мария и Ивана, толпа свистит, улюлюкает и швыряет в них яйца и помидоры…
Последняя надпись:
ВАРИАНТ ТРЕТИЙ
Судья в своем кабинете набирает номер на мобильном телефоне.
— Алло, Николай Петрович, это я… Ну я не знаю, как быть… С одной стороны, истица сама забирает свое заявление, а с другой стороны, прокуратура требует… Что? Нет, ну вы же губернатор, как вы скажете, так я и…
