А вот и поворот на Малую Никитскую. Здесь
пустынно, темно, ни души.
– Стой, милый, приехали, – говорит
Декоратор.
Извозчик спрыгивает с козел, открывает дверцу
разукрашенной бумажными гирляндами пролетки. Сдернув картуз, произносит святые
слова:
– Христос Воскресе.
– Воистину Воскресе, – с чувством
отвечает Декоратор, и, откинув вуаль, целует православного в колючую щеку. На
чай дает целый рубль. Такой уж нынче светлый час.
– Благодарствуйте, барыня, –
кланяется извозчик, растроганный не столько рублем, сколько поцелуем.
Хорошо, ясно на душе у Декоратора.
Безошибочное, никогда не подводившее чутье
подсказывает: сегодня великая ночь, все напасти и мелкие неудачи останутся в
прошлом. Впереди, совсем близко счастье. Все будет хорошо, очень хорошо.
Ах, какой замыслен tour-de-force
[7]
!
Господин Фандорин как мастер своего дела не сможет не оценить. Погорюет,
поплачет – в конце концов, все мы люди – а потом задумается над произошедшим и
поймет, непременно поймет. Ведь умный человек и, кажется, умеет видеть Красоту.
Надежда на новую жизнь, на признание и
понимание согревает глупое, доверчивое сердце Декоратора. Трудно нести крест
великой миссии одному. Христу – и тому Симон Киринеянин плечо под крест
поставил.
Фандорин с японцем сейчас несутся во весь опор
на Рогожский вал. Пока найдут 52 нумер, пока будут дожидаться. А если что и
заподозрит чиновник особых поручений, то в третьеразрядном «Царьграде»
телефонного аппарата ему не сыскать.
Время имеется. Можно не спешить.
Женщина, которую любит коллежский советник,
набожна. Сейчас она еще в церкви, но служба в ближнем храме Вознесения скоро
закончится, и к часу пополуночи женщина непременно вернется – накрывать
пасхальный стол и ждать своего мужчину.
Ажурные ворота с короной, за ними двор, темные
окна флигеля. Здесь.
Декоратор откидывает с лица вуаль,
оглядывается по сторонам и ныряет в железную калитку.
С дверью флигеля приходится повозиться, но
ловкие, талантливые пальцы свое дело знают. Щелкает замок, скрипят петли, и вот
Декоратор уже в темной прихожей.
Ждать, пока обвыкнутся глаза, не нужно,
привычному взгляду мрак не помеха. Декоратор быстро проходит по темным
комнатам.
В гостиной секундный испуг: оглушительно бьют
огромные часы в виде лондонского Биг Бена. Неужто уже так поздно? Декоратор в
смятении смотрит на свои дамские часики – нет, спешит Биг Бен. Еще без
четверти.
Надо выбрать место для священнодействия.
Декоратор сегодня в ударе, парит на крыльях
вдохновения. А что если прямо в гостиной, на обеденном столе?
Будет так: господин Фандорин войдет вон
оттуда, из прихожей, включит электрическое освещение и увидит восхитительную
картину.
Решено. Где тут у них скатерти?
Порывшись в бельевом шкафу, Декоратор выбирает
белоснежную, кружевную и накрывает ею большой, тускло мерцающий полировкой
стол.
Да, это будет красиво. В буфете, кажется,
мейсенский сервиз? Расставить фарфоровые тарелки по краешку стола, кругом, и
разложить на них все изъятые сокровища. Это будет лучшее из всех творений.
Итак, декорация продумана.
Декоратор идет в прихожую, встает у окошка и
ждет. Радостное предвкушение и святой восторг переполняют душу.
Двор вдруг светлеет, это выглянула луна.
Знамение, явное знамение! Столько недель было хмуро, пасмурно, а нынче будто
пелену с Божьего мира сдернули. Какое ясное небо, звездное! Воистину Светлое
Воскресение. Декоратор трижды сотворяет крестное знамение.
Пришла!
Несколько быстрых взмахов ресниц, чтобы
стряхнуть слезы восторга.
Пришла. В ворота неспеша входит невысокая
фигурка, в широком салопе, в шляпке. Когда подходит к двери, становится видно,
что шляпка траурная, с черным газом. Ах да, это из-за мальчика Анисия
Тюльпанова. Не горюй, милая, и он, и домашние его уже у Господа. Им там хорошо.
И тебе будет хорошо, потерпи немножко.
Дверь открывается, женщина входит.
– Христос Воскресе, – тихим, ясным
голосом приветствует ее Декоратор. – Не пугайтесь, моя славная. Я пришла,
чтобы вас обрадовать.
Женщина, впрочем, кажется, и не испугана. Не
кричит, не пытается бежать. Наоборот, делает шаг навстречу. Луна озаряет
прихожую ровным молочным сиянием, и видно, как сквозь вуаль блестят глаза.
– Да что ж мы, будто мусульманки какие, в
чадрах, – шутит Декоратор. – Откроем лица.
Откидывает вуаль, улыбается ласково, от души.
– И давайте на «ты», –
говорит. – Нам суждено близкое знакомство. Мы будем ближе, чем сестры.
Ну-ка, дай посмотреть на твое личико. Я знаю, ты красива, но я помогу тебе
стать еще прекрасней.
Осторожно протягивает руку, а женщина не
шарахается, ждет. Хорошая женщина у господина Фандорина, спокойная, молчаливая,
Декоратору такие всегда нравились. Не хотелось бы, чтоб она все испортила
криком ужаса, страхом в глазах. Она умрет моментально, без боли и испуга. Это
будет ей подарком.
Правой рукой Декоратор вытягивает из
чехольчика, что прикреплен сзади к поясу, скальпель, левой же отбрасывает с
лица счастливицы тончайший газ.
Видит широкое, идеально круглое лицо, раскосые
глаза. Что за наваждение!
Но придти в себя времени не хватает, потому
что в прихожей что-то щелкает, и вспыхивает яркое, нестерпимое после темноты
сияние.
Декоратор слепнет, зажмуривается. Слышит голос
из-за спины:
– Я вас сейчас тоже обрадую, господин
Пахоменко. Или предпочитаете, чтобы вас называли прежним именем, господин
Соцкий?
Чуть приоткрыв глаза, Декоратор видит перед
собой слугу-японца, который пялится на него немигающим взглядом. Декоратор не
оборачивается. А что оборачиваться, и так ясно, что сзади господин Фандорин и,
вероятно, держит в руке револьвер. Хитрый чиновник не поехал в гостиницу
«Царьград». Не поверил коллежский советник в виновность Захарова. Почему? Ведь
все было устроено так разумно. Видно, сам Сатана Фандорину нашептал.
Элои! Элои! Ламма савахфани
[8]
?
Или не оставил, а испытываешь мой дух на твердость?
А вот проверим.
Стрелять чиновник не станет, потому что его
пуля прошьет Декоратора насквозь и в японце застрянет.
