Анисий думал, решение будет такое: установить
за Стеничем, Несвицкой и Бурылиным (когда выйдет из узилища) негласное
наблюдение, проверить все их перемещения за минувший год, ну еще, может,
какой-нибудь следственный эксперимент устроить.
Но нет, непредсказуемый шеф рассудил иначе.
Утром, когда Анисий, ежась под унылым дождиком, явился на Малую Никитскую, Маса
передал записку:
На некоторое время исчезаю. Попробую зайти с
противуположного конца. А вы пока поработайте с Ижицыным. Боюсь, не наломал бы
он дров от излишнего усердия. С другой стороны, субъект он мало приятный, но
цепкий, глядишь, что-нибудь и нащупает.
ЭФ.
Вот тебе и на. С какого это еще
«противуположного»?
Важнейшего следователя пришлось поискать.
Анисий протелефонировал в прокуратуру – сказали: «выехал по вызову
Жандармского». Связался с Жандармским управлением – ответили: «отбыл по
срочному делу, не подлежащему телефонному обсуждению». Голос у дежурного был
такой взвинченный, что Тюльпанов догадался – видать, новое убийство. А еще
через четверть часа от Ижицына прибыл посыльный – городовой Линьков. Заглянул к
коллежскому советнику, не застал и явился к Тюльпанову на Гранатный.
– Кошмарное происшествие, ваше
благородие, – доложил Линьков, ужасно волнуясь. – Бесчеловечное
умерщвление малолетней особы. Такая беда, такая беда…
Шмыгнул носом и покраснел, видно устыдившись
своей чувствительности.
Анисий смотрел на тонкошеего, нескладного
полицейского и видел его насквозь. Грамотный, сентиментальный, и книжки, поди,
читать любит. Пошел от бедности в полицию, только не для него, куренка, эта
грубая служба. Был бы Тюльпанов таким же, если б не счастливая встреча с
Эрастом Петровичем.
– Едемте, Линьков, – сказал Анисий,
нарочно называя городового на «вы». – Давайте прямо в морг, все равно туда
привезут.
Вот что значит дедукция – расчет оказался
верен. Всего полчасика посидел Анисий в сторожке у Пахоменки, поболтал с
приятным человеком о житье-бытье, и подкатили к воротам три пролетки, а за ними
глухая карета без окон, так называемая «труповозка».
Из первой пролетки вышли Ижицын с Захаровым,
из второй – фотограф с ассистентом, из третьей – двое жандармов и старший
городовой. А из кареты никто не вышел. Жандармы открыли облезлые дверцы,
вынесли на носилках нечто короткое, прикрытое брезентом.
Медицинский эксперт был хмур и грыз свою
неизменную трубку с каким-то особенным ожесточением, зато следователь выглядел
бодрым и оживленным, чуть ли даже не радостным. Увидев Анисия, переменился в
лице:
– А-а, это вы. Стало быть, уже пронюхали?
Ваш начальник тоже здесь?
Но когда выяснилось, что Фандорина нет и не
будет, да и его помощник пока ничего толком не знает, Ижицын вновь воспрял
духом.
– Ну, теперь закрутится, – сообщил
он, энергично потирая руки. – Стало быть, так. Сегодня на рассвете путевые
обходчики передаточной ветви Московско-Брестской железной дороги обнаружили в
кустах близ Ново-Тихвинского переезда труп малолетней бродяжки. Егор Виллемович
определил, что смерть наступила не позднее полуночи. Неаппетитное, доложу вам,
Тюльпанов, было зрелище! – Ижицын коротко хохотнул. – Вообразите:
пузо, натурально, выпотрошено, вокруг на ветках потроха развешаны, а что до
физиономии…
– Что, снова кровавый поцелуй?! – в
волнении вскричал Анисий.
Следователь прыснул, да и не смог
остановиться, закис со смеху – видно, нервы.
– Ой, уморили, – вымолвил он,
наконец, вытирая слезы. – Дался вам с Фандориным этот поцелуй. Вы уж
извините за неуместное веселье. Сейчас покажу – поймете. Эй, Силаков! Стой!
Лицо ее покажи!
Жандармы опустили носилки на землю, откинули
край брезента. По загадочному поведению следователя Анисий ожидал увидеть
что-нибудь особенно неприятное: стеклянные глаза, кошмарную гримасу,
вывалившийся язык, но ничего этого не было. Под брезентом обнаружился какой-то
черно-красный каравай с двумя шариками: белыми, а посреди каждого темный
кружочек.
– Что это? – удивился Тюльпанов, и
зубы у него как-то сами по себе застучали.
– Стало быть, наш шутник ее вовсе без
лица оставил, – с мрачной веселостью пояснил Ижицын. – Егор
Виллемович говорит, что кожа надрезана под линией волос и после сдернута,
наподобие шкурки апельсина. Вот вам и поцелуй. И, главное, теперь не опознаешь.
У Анисия перед глазами всё как-то странно
сдвинулось и закачалось. Голос следователя доносился словно бы из дальнего
далека.
– Стало быть, келейности конец.
Обходчики, шельмы, разболтали всем подряд. Одного из них с обмороком увезли. Да
и без того по Москве слухи ползут. В Жандармское со всех сторон доносят о
душегубе, который решил женское племя под корень извести. С утра пораньше
доложили в Петербург. Всю правду как есть, без утайки. Сам министр к нам
приедет, граф Толстов. Так-то. Стало быть, полетят головы. Я свою ценю, не
знаю, как вы. Ваш начальник может сколько угодно в дедукцию играться, ему что,
у него высокий покровитель. А я уж как-нибудь без дедукций, с помощью
решительности и энергии. Теперь, стало быть, не до слюнтяйства.
Тюльпанов отвернулся от носилок, сглотнул,
отогнал от глаз мутную пелену. Набрал в грудь побольше воздуха. Отпустило.
«Слюнтяйство» Ижицыну спускать было нельзя, и
Анисий сказал деревянным голосом:
– А мой шеф говорит, что решительность и
энергия хороши при рубке дров и вскапывании огородов.
– Именно так-с. – Следователь махнул
жандармам, чтоб несли труп в морг. – Я перекопаю к чертовой матери всю
Москву, а если дров наломаю, то результат извинит. Без результата же мне все
одно головы не сносить. Вы, Тюльпанов, приставлены ко мне надзирать? Вот и
надзирайте, только не суйтесь с замечаниями. А захотите жалобы писать – милости
прошу. Я графа Дмитрия Андреевича знаю, он решительность ценит и на
несоблюдение юридических второстепенностей сквозь пальцы смотрит, если
вольности продиктованы интересами дела.
– Мне приходилось слышать такое от
полицейских, однако же в устах служащего прокуратуры подобные суждения звучат
странно, – сказал Анисий, подумав, что именно так ответил бы Ижицыну на
его месте Эраст Петрович.
Однако следователь на достойный, сдержанный
реприманд только махнул рукой, и тогда Тюльпанов окончательно перешел на
официальный тон:
– Вы бы ближе к делу, господин надворный
советник. В чем состоит ваш план?
Они вошли в кабинет судебно-медицинского
эксперта и сели к столу, благо сам Захаров возился с трупом в анатомическом
театре.
