– И все-таки, Виталий Кириллович, кто свидетель?
– Сначала я думал, они сами все расскажут, но этого не случилось. Я их не осуждаю, чтобы выступить против руководства, надо иметь поддержку. Ее ни у кого из них нет. Я не хочу никого подставлять, – сказал Борщинский и отвел взгляд в сторону.
– Я понимаю, вы благородный человек, но сейчас не тот случай, чтобы проявлять это качество.
– Полина Андреевна, прошу вас, не надо об этом. Я уже все решил для себя... Я не стану никого топить. Как я буду смотреть в глаза женам и детям тех, кем стану прикрываться? Лучше уж я сам, – губы Борщинского задрожали. – Достаточно того, что я сделал свою семью несчастной.
– Виталий Кириллович, они вас очень любят. Хотя бы ради своей семьи вы не должны брать на себя чужую вину.
– Я тоже виноват. Мне следовало настоять на комплексной проверке. Я хотел ослушаться приказа, но мне не отпустили базальт со склада. Нагрузка при холостом ходе совсем другая, такая проверка ничего не дала, – сказал Борщинский.
– Ну вот, вас вынудили идти против технологических норм и против совести. Вам ведь грозили увольнением, так? А у вас трое детей и ипотечный кредит...
– Кого интересуют мои проблемы? Дубцов был совсем мальчишкой... А мне – полтинник... Я должен взять всю ответственность за его гибель на себя. Иначе как мне людям в глаза смотреть?
– И все-таки в смерти рабочего виноваты не вы, а... – я не договорила, потому что позади меня скрипнула дверь.
Я оглянулась. В палату зашла Таня и спросила:
– Ну что, поговорили? Все, Поля, время вышло. Мне систему ставить надо.
– Виталий Кириллович, держитесь, – сказала я напоследок.
– Спасибо, Полина, что пришли, но я все для себя решил...
– До свидания, – я ободряюще подмигнула и вышла в коридор.
Настроение Борщинского мне совсем не понравилось. Он уверовал в то, что в смерти Дубцова есть частица его вины, и совсем не хотел бороться за то, чтобы наказан был истинный виновник трагедии. Возможно, после инфаркта у него уже не было сил бороться. Виталий Кириллович чувствовал себя виноватым даже перед собственной семьей, потому что заставлял самых близких людей страдать вместе с ним. Он мог бы назвать мне фамилии свидетелей, но из самых благородных чувств не стал этого делать.
Я думала, что поговорю с этими людьми, задействую все мыслимые и немыслимые ресурсы, и они помогут вытащить Борщинского, но мои надежды не оправдались. Виталий Кириллович не хотел доставлять еще кому-то неприятности. Совершенно ненужная щепетильность на обломках разрушенного благополучия! Хотя в чем-то он был прав. Выступать против власть имущих – себе вредить. Борщинский это понимал и даже не уповал на закон. Кто-то сказал, что в джунглях наших законов процветает закон джунглей. Так и есть. Каждый выживает в меру своих сил и возможностей. Виталий Кириллович был честным, благородным, способным брать на себя груз ответственности. Кудринцев же являл собой его полную противоположность.
Я ехала домой и все отчетливей осознавала, что законными путями защитить Виталия Кирилловича практически невозможно. И что же мне оставалось в этой ситуации? Неужели искать усыпляющий бальзам для совести? Или все-таки объявлять войну генеральному директору? А почему бы и не бросить ему вызов?! Наше последнее общение оставило самое неблагоприятное впечатление о Кудринцеве. Он меня едва не ударил, потому что я проявила профессиональную принципиальность. Потом я припомнила махинации, которые Владимир Дмитриевич проворачивал через фирму своего сына. То обстоятельство, что меня, штатного юрисконсульта, пытались сделать винтиком в преступном механизме, так и подстегивало к ответным действиям.
* * *
Когда я вернулась домой, дед не спросил, где я была. Но во время ужина Ариша неусыпно следил за мной. Мне казалось, что его взгляд проникает в мою подкорку, а потому он уже сам все знает и не одобряет моих планов. Я чувствовала, что откровенного разговора с ним не избежать, но всячески старалась его оттянуть.
«А может, не стоит поддаваться на Светкины уговоры? Вот что конкретно подталкивает меня к тому, чтобы согласиться на месть? Сочувствие ее семейному горю или желание восстановить справедливость? – спрашивала я себя, играя на саксофоне. – Скорее второе. Во всяком случае, сентиментальность и псевдоромантика здесь совсем ни при чем. Но если я отвечу Борщинской отказом, то внутренний монолог о бездействии уже через день-два начнет потихоньку сводить меня с ума. Так бывает всегда – любая неразрешенная ситуация безраздельно властвует над моим сознанием, пока не найдет достойного выхода. Раз так, то к чему эти сомнения? Наверное, все дело в том, что отомстить за смерть своих собственных родителей – это одно, а мстить за обиду, нанесенную другому человеку, – это несколько другое. Хотя я не приемлю несправедливость в любом виде. Это и неудивительно, ведь я юрист по профессии. А по призванию? До сегодняшнего дня я не задумывалась об этом. Но помню, когда разделалась с прокурором, то ощутила на душе праздник... Ни одно дело, выигранное в Арбитражном суде, не принесло мне такого наслаждения. А может, Светка права, и мое призвание состоит в том, чтобы стать благородной разбойницей? Мисс Робин Гуд с высшим юридическим образованием – это интересно! Почему нет? В этом даже есть свои преимущества, потому что хорошее знание законов просто необходимо для самозащиты. Но готова ли я ради благой цели поступиться некоторыми правовыми нормами? Да, пожалуй, в этом вся загвоздка. Я законопослушна, но не патологически. Порой мои личные нормы не совпадают с нормами социума»...
Ни на секунду не прекращая размышлять о том, в чем состоит мое предназначение, я играла одну пьесу за другой. Мне не хотелось, чтобы дед прервал мой внутренний монолог, но он это сделал.
– Полетт, я тут много думал, и мне кажется, я знаю, о чем вы говорили со Светой, – сказал Ариша, опускаясь в кресло.
– Она хочет, чтобы я помогла ей отомстить Кудринцеву, – призналась я своему прародителю. Держать дальше в себе эту тайну я уже не могла.
– Знаешь, я так и думал! Полетт, но ты не станешь...
– У меня просто нет другого выхода. На заводе настоящий серпентарий, в котором интриги сплетаются в клубок, как змеи, они почти задавили Борщинского. Аронкина и Кудринцев заставляли меня идти против закона, – я рассказала, как директор замахнулся на меня. – Меня спас звонок мэра. А что будет дальше?
– Полетт, может быть, тебе показалось? Вдруг это просто была такая жестикуляция?
– Хотелось бы в это верить, но не получается.
– Я тебя понимаю. – Дедуля пристально посмотрел на меня и философски изрек: – Нужно иметь большое мужество, чтобы видеть жизнь такой, какая она есть, и ничего не предпринимать. Но для того, чтобы предпринять ответные действия, надо иметь еще большее мужество. Я знаю, что ты у меня обладаешь этим ценным качеством, как и множеством других. Но, Полетт, ты отдаешь себе отчет, что хочешь бросить вызов системе?
– Да, Ариша, я это осознаю. Я много думала над смыслом своей жизни и, кажется, теперь нашла его.
