Оба юриста синхронно прокашлялись.
Но на лице Нидека отразилось лишь молчаливое понимание.
— Похоже, когда-то в этом доме работали ученые, возможно, врачи. Но сейчас, конечно же, невозможно узнать, над чем, если не знать этого тайного письма. Мерчент пыталась разгадать его, очень давно…
— Действительно?
— Но никто не смог взломать этот шифр. Вы, очевидно, обладаете исключительно ценным умением.
Саймон снова попытался перебить его, но Ройбен не дал ему это сделать.
— Дом будит во мне воображение, — сказал Ройбен. — Я способен представить себе, что Феликс Нидек все еще жив каким-то образом, что он вот-вот вернется, чтобы объяснить то, что сам по себе я не могу понять, и, возможно, не пойму никогда.
— Ройбен, прошу, если тебе не сложно, думаю, наверное… — начал Саймон, уже вставая.
— Сядьте, Саймон, — сказал Ройбен. И снова обратился к Нидеку.
— Никогда бы не подумал, что вам столь многое известно о Феликсе Нидеке, — тихо сказал его собеседник. — Не думал, что вы вообще хоть что-то о нем знаете.
— О, на самом деле я знаю о нем много, но по мелочи, — ответил Ройбен. — Знаю, что он любил Готорна, Китса, старые европейские готические романы и даже теологию. Любил Тейяра де Шардена. Я нашел в доме небольшую книгу Тейяра, «Как я верую». Надо было мне ее вам принести, но я забыл. Я обращался с ней, будто со священной реликвией. На ней есть дарственная надпись — Феликсу от одного из его близких друзей.
Лицо Нидека снова едва изменилось, но в нем читались все те же открытость и благожелательность.
— Тейяр, — сказал он. — Какой был гениальный и оригинальный мыслитель. «Сомнения наши, как и наши неудачи, есть цена, которую мы платим за совершенство Вселенной…»
Ройбен кивнул, не в силах удержаться от улыбки.
— «Зло неизбежно возникает в ходе творения, длящегося во все времена», — процитировал де Шардена Ройбен.
Нидек онемел.
— Аминь, — тихо сказал он затем, лучезарно улыбаясь.
Артур Хаммермилл глядел на Ройбена, будто на безумного. Но Ройбен продолжал:
— Мерчент описала мне Феликса очень живо, — сказал он. — И все остальные, кто знал его, лишь дополняли эту картину новыми красками. Он — будто неотъемлемая часть этого дома. Просто невозможно жить там, не узнав Феликса Нидека.
— Понимаю, — очень тихо ответил Нидек.
Юристы, похоже, были снова готовы вмешаться, и Ройбен слегка повысил голос.
— Почему же он так исчез? — спросил он. — Что с ним стало? Почему он оставил Мерчент и свою семью, так, как это случилось?
Артур Хаммермилл немедленно вступил в разговор.
— Ну, все это было тщательно расследовано, — сказал он. — И, на самом деле, Феликс не смог ничего добавить к тому, что помогло бы нам в этом…
— Безусловно, — тихо сказал Ройбен. — Я просто попросил его высказать предположение, мистер Хаммермилл. Просто подумал, что у него, возможно, есть ценные мысли по этому поводу.
— Я не собирался обсуждать это, — сказал Нидек. Протянув левую руку, похлопал Артура по руке. И поглядел на Ройбена.
— Мы никогда не узнаем всей правды об этом, — сказал он. — Но я подозреваю, что Феликса Нидека предали.
— Предали? — переспросил Ройбен. И тут же вспомнил загадочную фразу в дарственной надписи в книге де Шардена. «Мы пережили это; мы переживем все что угодно». Начал вспоминать и другое.
— Предали, — повторил он.
— Он никогда не оставил бы Мерчент, — сказал Нидек. — Не доверил бы племяннику и его жене растить их детей. В его намерения не входило уйти из их жизни, так, как он сделал.
Снова обрывки фраз, разговоров. Абель плохо ладил с дядей. Дядя не оставил денег Абелю. Что-то, связанное с деньгами. Что же?
Артур принялся низким голосом что-то шептать на ухо Нидеку, что-то по поводу серьезности всех таких вопросов, о том, что они должны обсуждаться в другом месте и в другое время.
Нидек кивал, снисходительно и небрежно. И снова поглядел на Ройбена.
— Для Мерчент, без сомнения, это было большой трагедией. Омрачило всю ее жизнь.
— Да, безусловно, так оно и было, — ответил Ройбен. Почувствовал воодушевление. Деньги. Что-то насчет Абеля и денег. У Абеля появились большие деньги после исчезновения Феликса. Сердце стучало, как барабан, задавая ритм разговору.
— Она подозревала, что случилось нечто плохое, не только с ним, но и с его друзьями, всеми его ближайшими друзьями.
Саймон попытался перебить его.
— Иногда лучше не знать всего, — сказал Нидек. — Иногда людям лучше не знать всей правды.
— Вы так считаете? — спросил Ройбен. — Может, вы и правы. Может, в случае Мерчент и в случае Феликса. Откуда мне знать? Но сейчас я страстно желаю знать правду, знать ответы, обрести понимание, прозрение, мотивы…
— Это семейное дело! — громогласно заявил Артур Хаммермилл, — дело, в которое вы не имеете права…
— Артур, прошу! — сказал Нидек. — Для меня очень важно было это услышать. Прошу, если можно, мы продолжим?
Но Ройбен почувствовал, что зашел в тупик. Ему очень хотелось скорее выйти отсюда, поговорить с этим человеком наедине, невзирая на опасность этого. Почему он так желал этой встречи? Почему эта драма должна была развернуться на глазах у Саймона и Хаммермилла?
— Почему вы так хотели встретиться? — внезапно спросил он. Дрожал так, как не дрожал никогда в жизни. У него вспотели ладони.
Нидек не ответил.
О, если бы здесь была Лаура. Она бы нашла что сказать, подумал Ройбен.
— Вы человек чести? — спросил Ройбен.
Юристы были буквально вне себя, что-то бормоча. Их голоса напоминали Ройбену звон литавр. Да, именно так, звон литавр, подчеркивающий симфонию, рокочущий на фоне мелодии.
— Да, — ответил Нидек с совершенной откровенностью и искренностью. — Не будь я человеком чести, меня бы здесь не было.
— Тогда вы дадите мне слово чести, что не оскорблены моими отношениями с вашим другом? Что вы не желаете мне зла за то, что произошло с ним, что вы оставите в покое меня и мою подругу?
— Во имя небес! — воскликнул Артур Хаммермилл. — Не хотите ли вы обвинить моего клиента…
— Даю слово, — ответил Нидек. — Без сомнения, вы сделали то, что должны были сделать. — Он наклонился над столом, но не смог дотянуться, чтобы пожать руку Ройбену. — Даю слово, — снова сказал он, держа вытянутую вперед руку.
— Да, — ответил Ройбен, пытаясь подобрать нужные слова. — Я сделал то, что должен был сделать. Сделал то, что, как считал, был вынужден сделать. Сделал это… в случае с Марроком и в других обстоятельствах.
