— Это ваш дом, — сказал Ройбен. — Считайте меня лишь его хранителем.
— Нет, милый мальчик, — сказал Феликс, точно так же, как говорила это Мерчент. — Это твой дом. Совершенно определенно, это твой дом. Но мы примем твое приглашение.
— Безусловно, — сказал Ройбен. — Сейчас и всегда, когда бы вы ни пожелали.
— Если не возражаешь, я займу свою старую комнату, — сказал Феликс. — Маргону всегда нравились другие, поменьше, по северной стороне, с видом на лес. Тибо мы поселим в одной из комнат на южной стороне, рядом со Стюартом, а Фрэнк и Сергей будут спать в угловых комнатах, в северо-восточном конце дома, там, где дубы.
— Пойду посмотрю, как там дела, — сказала Лаура, вставая.
— Вовсе незачем, моя дорогая, — сказал Феликс. — Сядь, будь любезна. Я точно знаю, что там все прекрасно, как всегда. Может, вещи немного старше стали, немножко плесени появилось, но эти комнаты вполне удобны. Я бы хотел, чтобы ты осталась здесь, рядом с нами. Наверняка тебе хочется знать, что же произошло.
Ройбен кивнул, соглашаясь, и снова обнял Лауру.
— Должен сказать тебе, Ройбен, что, имея дом такого размера, тебе следует завести одного-двух слуг, заслуживающих доверия, — сказал Феликс. — Иначе эта прекрасная женщина замучит себя домашней работой по своей же воле.
— Правильно, — ответил Ройбен и покраснел. Ему не хотелось думать, что он использует Лауру, вынуждая ее принять роль домохозяйки. Хотел было возразить, но счел, что сейчас неподходящее время для этого.
И в глубине души мечтал, что эти люди никогда не покинут их.
Даже и не знал, как вернуть разговор к прежней теме, насчет доктора Клоповой. Но это сделала за него Лаура.
— Так это в Советском Союзе Клопова вас в плену держала? — спросила она.
— Началось с этого, — ответил Феликс. — Нас предали, и мы попали в ее руки в Париже. Маневр был великолепен. Ей помог мой ближайший родственник и его жена.
— Родители Мерчент, — сказал Ройбен.
— Точно, — ответил Феликс. Он произнес это ровно, безо всякого осуждения. — Долгая это история. Скажем так, Абель продал нас Клоповой и ее подручным за немыслимые деньги. Нас заманили в Париж, сообщив, что профессор Филипп Дюрель, который тогда якобы работал на раскопках на Ближнем Востоке под эгидой Лувра, нашел ценнейшие артефакты. — Он вздохнул. — Дюрель был гениальным рассказчиком, и он просто заворожил нас в телефонных разговорах. Мы съехались в Париж, приняв его приглашение собраться в небольшом отеле на левом берегу Сены.
— Ловушка должна была быть организована в густонаселенном городе, сам понимаешь, — прокашлявшись, сказал Тибо несколько эмоциональнее. — Там, где наши чувства будут притуплены множеством звуков и запахов, чтобы мы не обнаружили тех, кто нас ловит. Нас усыпили наркотиком, всех, кроме Сергея, которому удалось сбежать и который с того самого дня не прекращал искать нас.
Он глянул на Феликса, и тот дал ему знак продолжать.
— Почти сразу после этого Дюрель и Клопова перестали получать финансирование от правительства. Нас тайно вывезли из России в мрачную, скверно оборудованную лабораторию неподалеку от Белграда, где началась битва между умом и терпением.
Тибо покачал головой, вспоминая.
— Филипп Дюрель был гениален, в этом ему не откажешь.
— Все они были гениальны, — сказал Феликс. — Клопова, Ясько, все. Они верили в нас и в свой успех. Знали такие факты из нашей истории, что мы просто пришли в изумление. Обладали обширнейшими научными познаниями в тех областях, где обычные ученые не строили даже догадок.
— Да, моя мать обманулась, увидев масштаб его таланта, — сказал Ройбен. — Но достаточно быстро начала относиться к нему с подозрением.
— Твоя мать — женщина исключительная, — сказал Феликс. — Совершенно не осознающая своей физической красоты и привлекательности, так, будто она — разум, лишенный тела.
Ройбен рассмеялся.
— Она всегда хочет, чтобы ее воспринимали всерьез, — тихо сказал он.
— Ну, по сути, — вежливо вступил в разговор Тибо, — Филиппа Дюреля она бы восприняла как еще более интересного собеседника. Филипп глубоко уважал ту тайну, что скрывается в нас, то, что мы можем открыть ему, вольно или невольно. Когда мы отказались превращаться, он принялся ждать. Когда мы не желали ничего открывать ему, он заводил долгие беседы, пытаясь добиться своего постепенно.
— Его чрезвычайно интересовало, что мы знаем, — тихо сказал Феликс. — Что мы видели, так долго прожив в этом мире.
Ройбен пребывал в изумлении, пытаясь понять, что же это означает.
— Он обращался с нами, как с очень ценными экспонатами, которых следовало не только изучать, но и баловать. Клопова же была нетерпелива и высокомерна, а под конец стала откровенно жестокой. Превратилась в чудовище, которое всегда готово разорвать на части бабочку, чтобы получше узнать, как она крыльями машет, — продолжил Тибо. Потом помолчал, видимо, не очень желая вспоминать подробности. — Она билась изо всех сил, стараясь спровоцировать нас на превращение, и, когда это случалось, иногда, поначалу, то мы сразу поняли, что сбежать нам не удастся, что решетки слишком крепки, что врагов слишком много. И тогда мы окончательно отказались превращаться.
Он замолчал. Феликс выждал, а затем продолжил рассказ.
— Так что было выяснено, что Хризму невозможно получить от нас насильно, — сказал он, поглядев на Лауру, на Ройбена, а потом снова на Лауру. — Нельзя выкачать шприцем, нельзя взять вместе с мягкими тканями из наших ртов. Клетки, играющие ключевую роль в процессе, сразу же гибнут и разрушаются в течение нескольких секунд. Я сам выяснил это, очень давно, методом проб и ошибок, когда наука еще только делала первые шаги. А в той тайной лаборатории мои выводы лишь подтвердились. Древние всегда знали это на практическом опыте. Мы были не первыми Морфенкиндер, которых заточили те, кто желал обладать Хризмой.
Ройбен вздрогнул. Считаные недели назад, хотя, казалось, прошли уже годы, когда он впервые исповедался Джиму, все эти возможности — пленение, принуждение — уже приходили ему в голову.
— Вернемся к нашему повествованию, — сказал Феликс. — Никто не может ввести другому сыворотку. Это попросту не сработает.
Он постепенно начал говорить более эмоционально.
— Для передачи достаточной дозы Хризмы должны быть выполнены ключевые требования. Именно поэтому укус Морфенкинда чаще всего не производит на жертву такого воздействия. Теперь нам известно, каковы эти требования, как и то, что нас невозможно вынудить передать Хризму, даже в том случае, если произошло превращение и нам в рот суют руку жертвы.
— Но это достаточно трудно выполнить само по себе, — слегка усмехнувшись, сказал Тибо. — Скажем так, при любой подобной попытке слишком велика вероятность потерь. Если кого-то вынудили совершить превращение, то ему будет нетрудно оторвать руку у предложенного ему подопытного или обезглавить его, прежде чем он окажется вне досягаемости. И на этом эксперимент закончен.
