Яго смеется.
– Думаешь, это смешно? Посмотрим, кто будет смеяться последним.
Он поворачивается к ней:
– Я смеюсь потому, что хотел бы ненавидеть тебя, но когда ты ведешь себя так уверенно – и я знаю, что ты не блефуешь, – от этого ты только еще больше мне нравишься.
Сара улыбается:
– Ты просто не хочешь, чтобы я тебя пристрелила.
Яго знает, что его гордость должна быть уязвлена, – как тогда, у Терракотовой армии, когда Сара явно его обставила. Она бросает ему вызов, подталкивает его. Ни от одного другого Игрока он не потерпел бы подобного. Но, к превеликой своей досаде, Яго чувствует только ревность. Ревность к этому дурацкому чужаку, завладевшему вниманием Сары.
– Тебе не нужно клясться своими любимыми или чем-то еще, – холодно произносит он. – Я не бессердечен. Я понимаю, что любовь – очень, очень странная штука.
– Значит, ты идешь со мной?
– Я иду за шумеркой, – уточняет он. – Она уже однажды бросила мне вызов. Надо было разделаться с ней еще тогда.
– Угу, – бормочет Сара в ответ. Она понимает, что это не настоящая причина, по которой Яго пойдет с ней, но все равно хорошо, что он идет.
– Когда все закончится, ты ведь и правда отошлешь этого глупого мальчишку домой? И мы вернемся к тому, что начали?
– Да. Так будет лучше для всех.
Ренцо с улыбкой подходит к машине. Пять стальных колонн, закрывавших выезд из туннеля, опускаются и уходят в землю, а двое охранников уже поднимают камуфляжную стену, чтобы машина могла проехать на территорию курдской области Турции.
– Все хорошо. Дорога открыта, – Ренцо снова улыбается.
Он держит в руках коричневую стеклянную бутылку и три маленьких чайных стаканчика. Раздает стаканы, наливает в каждый какую-то мутную жидкость. И высоко поднимает свой стакан. Сара и Яго следуют его примеру.
– За дружбу и смерть. За жизнь и забвение. За Последнюю Игру.
– За Последнюю Игру, – повторяют Сара и Яго. Они чокаются и пьют. На вкус напиток – как перечная лакрица. Сара кривится:
– Ух, что это?
– Арак. Хороший, правда?
– Нет, – мотает головой Сара. – Это отвратительно.
Яго смеется:
– А мне нравится.
Ренцо кивает Яго и наливает себе еще, выпивает и бросает стаканчик на землю. Сара и Яго делают то же самое. Стаканы разбиваются. Ренцо обнимает ребят, целует в щеки, хватает за плечи и снова обнимает. Прежде чем отпустить Сару, он говорит:
– Удачи тебе. Но не слишком много.
– Если я не смогу победить, я сделаю все, чтобы это вышло у Яго.
– Будь что будет.
Сара улыбается и забирается на пассажирское сиденье «пежо». Ренцо обнимает Яго в последний раз и шепчет ему на ухо:
– Не глупи и не вздумай влюбляться. Не раньше чем все закончится.
– Поздновато спохватился, – шепотом отвечает Яго.
Ренцо улыбается:
– Тогда до встречи в аду, брат.
– Я не верю в ад.
Потемнев лицом, Ренцо делает долгий глоток прямо из бутылки:
– Скоро поверишь, Яго Тлалок, Игрок ольмеков из 21-й Линии. Скоро поверишь.
Гёбекли-Тепе
Древнейший храм в истории человечества; вокруг – лишь бескрайние голые равнины. В 1993 году его случайно обнаружил местный пастух; неизвестная цивилизация по неизвестной причине предала святилище забвению более 15 000 лет назад. С момента начала раскопок было изучено лишь 5 % храмового комплекса; радиоуглеродный анализ относит Гёбекли-Тепе к 12-му тысячелетию до нашей эры. Кто-то воздвиг это святилище еще до того, как люди начали обжигать горшки, заниматься скотоводством и земледелием, изобрели письменность и придумали колесо. Оно на тысячи лет опередило храмы Плодородного полумесяца, колыбели Ассирийской и Вавилонской цивилизаций.
Загадка, вынырнувшая из мрака последнего ледникового периода. Полноценный храмовый комплекс, состоящий из ровных каменных монолитов весом от 10 до 20 тонн.
Некоторые ученые считают, что прямоугольные колонны, каждая из которых увенчана вторым таким же прямоугольным блоком, – это изображения людей, жрецов или богов.
Или же иных существ.
Никто не знает, что за цивилизация возвела этот храм.
Никто не знает, как он был построен.
И зачем.
Какими знаниями обладали его создатели.
И до каких пределов эти знания простирались.
Никто не знает.
Байцахан, Маккавей Адлай
Турция, Ачгёзлю Акбаба Тапынагы, Храм Прожорливого стервятника
Байцахан кладет руки на приборную панель «Ауди А8» и наклоняется вперед:
– Это еще что такое?
– Понятия не имею.
Жалайр останавливает машину. На часах девять вечера, солнце уже скрылось за горизонтом. Над головами – безоблачное багряное небо. За многие мили им не встретилось ничего, кроме нескольких автомобилей, ехавших навстречу. И вот наконец они достигли цели. Затерянный в песках Южной Турции памятник древней цивилизации, храм, на который указала подсказка Маккавея. Они думали, что найдут безлюдные развалины; в крайнем случае – пару-тройку охранников и лагерь студентов-археологов.
Вместо этого – десятки машин и пять автобусов. Повсюду толпится молодежь их возраста с выпивкой и сигаретами. Женщины – за редким исключением – стоят с непокрытыми головами, ведут себя раскованно и выглядят современно. Почти у всех собравшихся на шее яркие светящиеся ошейники. Некоторые одеты так, будто пришли в клуб: ботинки на платформе, мешковатые штаны, пирсинг, куча украшений, кожаные аксессуары. На окрестных холмах грохочет музыка. В небе безумствует многоцветное лазерное шоу.
– Вечеринка? – без тени иронии спрашивает Байцахан.
– Видимо, да, – сухо отвечает Маккавей. «Готов поспорить, он ни разу в жизни не был на вечеринке», – думает он.
– Мы притащились сюда из-за твоей подсказки! – шипит Байцахан. – Хочется надеяться, что мы не зря потратили столько времени.
– Ты вообще ничего толкового до сих пор не предложил, – огрызается Маккавей.
Они вылезают из машины. Маккавей расстегивает рубашку до середины груди и вытаскивает длинную золотую цепочку, на которой болтается гладкая серебряная сфера размером с шар для рулетки. В таком виде он без труда сольется с местной публикой. Байцахан и Жалайр выглядят как цыгане и не переживают на этот счет. Маккавей подходит к ближайшей группе тусовщиков и на идеальном турецком спрашивает, где можно взять светящиеся ошейники. Те указывают на один из холмов. Маккавей интересуется, когда началась вечеринка, кто диджей, нет ли тут полиции или военных. Он дружелюбно кивает, хлопает ребят по плечу и даже демонстрирует несколько танцевальных движений. Дав «пять» напоследок, он возвращается к Байцахану и Жалайру Улыбка мигом испаряется с его лица.
