– Эге. Большой, значит, приз?
– Ага, большой-пребольшой.
Она отпивает глоток.
Турист приподнимает салфетку.
– Ну, пожалуй, я смогу помочь, если ты возьмешь меня в долю.
Элис издает удивленный смешок. Даже Тим смеется. Турист переводит взгляд с одного на другого, неуверенно улыбаясь.
– В тебе есть курийская кровь, янки? – спрашивает его Тим.
– Курийская? Что это?
Элис снова смеется:
– Не обращай на него внимания, дружище. Я возьму тебя в долю.
Элис запускает руку в карман, достает большую пачку денег – все банкноты крупные – и шлепает ее о барную стойку:
– Как тебе это?
При виде денег турист выпучивает глаза:
– Ты серьезно?!
– Не вечное спасение, конечно, дружище, но должно хватить. Хочешь – бери, не хочешь – не бери, дело твое. Но если хочешь взять, сначала заработай.
– И не вздумай халтурить, – добавляет Тим, пронизывая туриста грозным взглядом.
– Ну и ну, – говорит турист. – Я думал, мы просто дурачимся.
– Мы не дурачимся, – Элис нетерпеливо встряхивает головой. – Когда я сказала, что легко управлюсь с командой футболистов, я не шутила.
– А насчет тех двоих в Китае? – спрашивает турист, шумно сглотнув слюну.
Элис подмигивает:
– Ага. Про них тоже.
Турист немного расслабляется. От этого подмигивания ему становится полегче, но на деньги он все равно косится с недоверием.
– Как тебя зовут, кстати?
– Элис Сто двенадцатая.
– Тим Восемьдесят шестой, – добавляет бармен.
– Дейв… хм… думаю, Первый, – в тон им произносит турист.
– Сомневаюсь, – бормочет Тим, зная, что турист Дейв, к какой бы Линии он ни принадлежал, не может быть в ней первым.
Но Элис все это неинтересно. Она хочет поскорее разделаться с загадкой.
– Вперед, Дейв, – говорит она.
Дейв берет салфетку и указывает на фразу:
– Ну, очевидно, это что-то вроде шифра. И первые буквы слов, на первый взгляд, ничего не значат. Но если взять вот так… первые две буквы – здесь, и здесь, и точно так же до конца, – то кое-что сложится.
Элис берет у него салфетку. Дейв смотрит на нее. На экране телевизора вспыхивает заставка: какой-то специальный выпуск.
– То есть… h, ага, а потом h-e и l-i, потом о, и потом a-l, s-c, s-e, с-а, а-с.
Тим смотрит на них обоих, удивленный улыбкой, озаряющей лицо Элис:
– Не понимаю.
Она смотрит на него:
– Что б мне провалиться, дружище! Это же химические элементы!
– А-а!
Элис хлопает по барной стойке так сильно, что все на ней и даже под ней подпрыгивает. Дейв тоже подпрыгивает. Тим качает головой, слегка посмеиваясь.
Элис встает:
– Деньги твои, дружище! И если вдруг понадобится, можешь рассчитывать, что любой кури прикроет твою спину.
В новостях показывают падение самолета в Индийский океан. Дейв ошеломленно смотрит на деньги. Прежде чем он успевает поблагодарить, Элис уже нет. Он поворачивается к Тиму:
– Вы так и не сказали мне, что такое «кури».
– Новые правители мира, – отвечает Тим, протирая стакан застиранным полотенцем. – Новые правители мира.
Кала Мозами
Индийский океан, около 120 км от побережья Омана
Самолет врезается в воду на скорости 175 миль в час. Кала старается держать себя в руках, но все-таки крушение самолета – это вам не баран чихнул. Страшное дело. И самое ужасное – даже не сам удар. И не открывшиеся нараспашку двери туалетов, не разбросанные повсюду вещи, и не край раковины, врезающийся в грудную клетку до синяков, и не давление, от которого Кале кажется, что еще чуть-чуть – и она разорвется пополам. И не запах летного топлива, морской воды, дыма, горящих волос и тлеющей резины. И даже не то, что Кала не знает точно, что будет дальше и будет ли хоть что-то вообще.
Самое ужасное – это звуки.
Сначала – скрежет и рев падающего самолета. Инструкции пилота, теперь уже совершенно неуместные. Гул панических криков. Потом – череда оглушительных ударов фюзеляжа об воду. Металлический визг закрылков, с которым они отрываются от крыльев и бьют по корпусу самолета. Рокот двигателей, захлебывающихся водой и распадающихся на куски. И когда, наконец, раздается первый взрыв, хочется вздохнуть с облегчением. Но крики не умолкают. Причитания, стоны, плач младенца. Еще один взрыв, ближе к носу. С громким хлопком отключается электричество, и свет в салоне гаснет.
И на мгновение, на самый краткий миг, воцаряется тишина.
Кала никогда еще не слышала такой глубокой, темной и абсолютной тишины.
Потом зажигается аварийный красный свет. Кала быстро осматривает и ощупывает себя. На правом запястье у нее все еще болтается наручник, рука по-прежнему сжимает пистолет.
Все тело в синяках, правая сторона головы залита кровью.
Возможно, сломано ребро, но это она выдержит. В общем и целом она в порядке: сердце работает, дыхание ровное.
Адреналин продолжает поступать в кровь, и Кала чувствует неожиданный прилив бодрости.
Она пытается выйти из кабинки, но дверь заело. Кала бьет ее ногой, дверь открывается наполовину, упираясь в тело офицера Сингха. Кала выходит из туалета и перешагивает через мертвое тело. Снимает с кобуры офицера обойму, находит ключ от наручников в кармане его пиджака. Расстегивает наручники, все еще болтающиеся на запястье, кидает их на пол, кладет обойму в задний карман и осматривается. Большинство пассажиров – все еще на своих местах. Они стонут, пытаются прийти в себя. В правом борту – огромная дыра. Через нее светит солнце, и в иллюминаторах – солнце и дым. Посреди центрального прохода горит женщина, двое мужчин пытаются сбить огонь одеялами. Немного ближе Кала видит багажный контейнер, выдавленный снизу при ударе об воду, пробивший пол и искореживший несколько сидений. От оголенных электрических проводов летят искры. Свисает, покачиваясь, чья-то нога – ее хозяин раздавлен. Впереди кто-то кричит. Трудно разобрать, мужской голос или женский. Кала пробирается по проходу и видит металлический лист, вонзившийся в спинку сиденья и отрезавший голову соседу того пассажира, который сейчас кричит.
– Где голова? Где голова? – отчаянно выкрикивает другой пассажир, сидящий через проход. Никто ему не отвечает, и никто, скорее всего, не знает. Потом кто-то приказывает этому человеку заткнуться, но он не затыкается.
