– Мама, знаешь, как тебя бы в Южной Америке называли? Эль-Нино! – И убегать…
– Аста, деточка, постой… Скажи мне, почему эль-Нино!
Но та убежала уже.
Она не слушается Нину – совсем. Нина для нее не авторитет. Это Ансельм может одним словом пригвоздить дочь к месту: скажет слово – и та на бегу замирает. А какое слово – да вот хоть и знаменитое свое, «волшебное»:
– Asta-la-vista!
И – все, Аста стоит как вкопанная.
Но Нина не хочет и не будет прибегать к чужим волшебным словам, а своих у нее нет. И потом… она, в конце концов, мать – значит, имеет право на то, чтобы дочь безо всяких волшебных слов относилась к ней с уважением.
Поезд качается, Аста спит, спит и Ансельм с книжкой на брюхе, название книжки – «Патологии речи»… – неуютно, но Нина снова и снова прочитывает: па-то-ло-ги-и-ре-чи, па-то-ло-ги-и-ре-чи, па-то-ло-ги-и-ре-чи на обложке, да и колеса стучат в ритме па-то-ло-ги-и-ре-чи – и Нина не спит, не спит, не спит. Потом отрывается от обложки, смотрит на спящих и любит их изо всех сил. Пусть они простят ее за то, что она такая невербальная, но если не дал Бог… что ж делать, пусть они простят ее. И пусть простят за то, что ну никак ей не удается полюбить этого чудака, в которого так влюблены и Ансельм и Аста. Ну, Аста – ладно, Аста – дитя, вырастет и разберется, но Ансельм? Хотя он, понятное дело, исследователь, психолог: наверное, этим и надо все объяснить. Правда, Нина, было дело, спросила Ансельма осторожно: «Тебя он как case интересует?» – и Ансельм ответил нет, но для Ансельма ведь так или иначе все – case. Даже я case, даже Аста, и от этого страшно. И еще страшнее от того, что Ансельм, в сущности-то, и сам не знает, что для него case… что для него все case – и, может быть, сумасшедший-то как раз Ансельм, а не исследуемый им чудак. Но Нина боится признаться себе в этом.
Ей удалось сколько-то поговорить с женщиной-вином, Лидией… странно, кстати, что пять лет в Германии и такой плохой немецкий. Муж-то вообще бессловесный, а Лидия разговорчивая – может, и хорошо, что язык не сильно знает, а то ведь такая насмерть заговорит!..
Забавно, что Лидия к чудаку тоже как мать относится: неужели он у всех женщин такое к себе отношение вызывает? Да нет, вроде, не похоже: Кит, например, ему на вид совсем не мать.
Кстати, Нина чуть не расхохоталась в голос, когда Лидия начала их всех просить «присмотреть за сынком»… интересно, как Лидия это себе представляет – присмотреть? «С ним любой случай может быть, он потерять может кошельку, в противоположного поезда сесть себя, не съесть пища, зажечь кровать от сигарета, он об этот не думает, он думает только написать что, он художественный… von dem Wort “schlecht”», – увещевала Лидия.
Как это – художественный… von dem Wort «schlecht»? Непонятно, что имеется в виду. Но понятно, что – не комплимент. Ужасный у этой Лидии все-таки немецкий. При том, что сама Лидия трогательная: получила часики в подарок, сразу к уху поднесла: тикают ли? И потом с удивлением закричала: тикают, тикают! И стала каждому присутствующему их к уху подносить, чтобы послушали и тоже сказали: тикают. Словно для часов не обычное дело – тикать!
Даже неловко сделалось: как будто она человека в том подозревала, что он ей часы сломанные, которые не тикают, подарить может… И все слушала, как они тикают, и подтверждала: тикают, тикают – на лице праздник. Ей, небось, если шоколад подарить, тоже сразу откроет, откусит, начнет всем в рот совать и удивляться: сладкий, попробуйте только, сладкий!
«Забавные они, эти русские», – тихонько сказала Нина «сынку», а тот на нее взглянул и расхохотался… Ну да, понятно, он тоже себя к русским причисляет, но он же не русский, мало ли к кому мы себя причисляем! На него просто посмотреть достаточно – и сразу понятно: не русский, потому что русских таких не бывает! Вот Лидия и муж ее немецкий – они русские, тут нет сомнений. А у него и в датском немецкий акцент!
Но присмотреть-то за ним все-таки, конечно, надо было… как теперь добираться будет? Билет на этот поезд у него уже пропал, вот идиот-то, в самом деле… мечется, небось, по Берлину сломя голову! А ведь мог бы с нами спокойно ехать, недотепа… Боже мой, что я несу, или у меня тоже материнские чувства к нему?
Проснулась Аста, на губах – улыбка. Объяснила, что он ей снился: как будто они по зоопарку ходили.
– Это не сон был, Аста. Мы действительно по зоопарку вчетвером ходили… в Берлине. И он обещал скоро с тобой увидеться!
Аста вздохнула, покачала головой:
– Нет. Нам просто приснилось. А с ним я только что виделась уже: во сне.
Зальцбургский «домашний» полк – впоследствии Зальцбургский пехотный полк № 59 эрцгерцога Райнера – начинался с армейского подразделения, созданного императором Леопольдом в 1682 году, когда с юго-востока Европы в очередной раз возникла турецкая угроза и опасность второй осады турками Вены стала ощущаться как реальность.
В 1769 году полк получил номер 59.
После Венского конгресса, секуляризации земель Зальцбургского архиепископата и включения в 1816 году Зальцбурга в состав Австрийской империи в 1816 году пехотный полк № 59 был переведен из Энса в тогдашний пригород Зальцбурга, Леен, став «домашним» полком самого города Зальцбурга и прилегающих к нему земель Верхней Австрии. А в 1899 году полк был расквартирован в расположенной в крепости Хоэнзальцбург казарме.
В 1852 году полку было присвоено имя первого и последнего его шефа – эрцгерцога Райнера Фердинанда, правнука Леопольда II и внука кайзера Франца I. После смерти эрцгерцога, 27 января 1913 года, нового шефа полку не назначали: 30 января 1913 года император Франц Иосиф I издал приказ по армии о том, чтобы и во все последующие времена полк носил имя эрцгерцога Райнера. Так и закрепилось навсегда за этим подразделением официальное название «Зальцбургский пехотный полк № 59 эрцгерцога Райнера».
Во время Первой мировой войны райнеровцы храбро сражались как против царской России, так и против Королевства Италия.
Марш райнеровцев
Виват, наш полк пехотный, полк Райнера, виват!
Мы те, кто насмерть бьется, кому сам черт не брат,
Мы те, кто за отчизну всегда стоял стеной.
Виват, наш полк пехотный, наш Зальцбург, край родной!
Виват, наш полк пехотный, полк Райнера, виват!
Мы те, кто вражьей силы сильнее во сто крат.
Пусть знают, что накладно идти на нас войной,
За это платят кровью, за Зальцбург, край родной!
Земля наша – от Инна до Тауэрна – свята,
Сложи доспехи, воин, входя в эти места,
А нет – иди-ка лучше своею стороной:
Мы, райнеровцы, знаем, как любят край родной.
Равнение на мертвых!
На тех, кто пал в бою
За все, что мы любили, за родину свою,
Пятьсот бойцов погибших, чей дух необорим,
