— Эх, мне бы хоть полк! Но я, Фандорин, не у дел. Вам
надо в штаб, к главнокомандующему. Я должен закончить рекогносцировку, а вам
выделю конвой до Царевиц. Вечером милости прошу в гости, Варвара Андреевна. В
шатре у господ корреспондентов бывает весело.
— С удовольствием, — сказала Варя и боязливо
посмотрела в сторону — туда, где положили на траву пленного офицера. Двое
казаков присели рядом на корточках и что-то с ним делали.
— Тот офицер мертвый, да? — шепотом спросила Варя.
— Живехонек, — ответил генерал. — Повезло
чертяке, теперь сто лет проживет. Когда мы башибузукам на хвост сели, они ему
пулю в голову, и наутек. А пуля — она, как известно, дура. Прошла по
касательной, только лоскут кожи сорвала. Ну что, братцы, перевязали
капитана? — громко крикнул он казакам.
Те помогли офицеру подняться. Он покачнулся, но устоял на
ногах, а казаков, хотевших поддержать за локти, упрямо оттолкнул. Сделал
несколько дерганых шагов на неверных, того и гляди подломятся, ногах и, вытянув
руки по швам, прохрипел:
— Ге… генерального штаба капитан Еремей Перепелкин,
ваше превосходительство. Следовал из Зимницы к месту службы, в штаб Западного
отряда. Назначен в оперативный отдел к генерал-лейтенанту Криденеру. По дороге
был атакован отрядом вражеской иррегулярной кавалерии и захвачен в плен.
Виноват… Никак не ожидал в нашем тылу… Даже пистолета при себе не было, одна
шашка.
Теперь Варя рассмотрела страдальца получше. Он был невысок
ростом, жилист, каштановые растрепавшиеся волосы, узкий, почти безгубый рот,
строгие карие глаза. Вернее, один глаз, потому что второго по-прежнему было не
видно, но зато во взгляде капитана уже не было ни смертной тоски, ни отчаяния.
— Живы — и славно, — благодушно сказал
Соболев. — А без пистолета офицеру нельзя, даже штабному. Это все равно
что даме на улицу без шляпки выйти — за гулящую сочтут. — Он хохотнул, но,
поймав сердитый Варин взгляд, поперхнулся. — Пардон, мадемуазель.
К генералу подошел лихой урядник и ткнул пальцем куда-то в
сторону.
— Ваше превосходительство, кажись, Семенов!
Варя обернулась, и ее замутило: у куста невесть откуда
появился бандитский гнедой, на котором давеча она так неудачно скакала. Гнедой
как ни в чем не бывало щипал травку, а на боку у него по-прежнему покачивалась
тошнотворная подвеска.
Соболев спрыгнул наземь, приблизился к коню, скептически
прищурившись, повертел кошмарный шар и так и этак.
— Разве ж это Семенов? — усомнился он. —
Врешь, Нечитайло. У Семенова лицо совсем другое.
— Да как же, Михал Дмитрич, — загорячился
урядник. — Вон и ухо рваное, и вот, гляньте. — Он раздвинул мертвой
голове фиолетовые губы. — И зуба переднего опять же нет. Точно Семенов!
— Пожалуй, — задумчиво кивнул генерал. — Эк
его перекорежило. Это, Варвара Андреевна, казак из второй сотни, которого нынче
утром похитили месхетинцы Дауд-бека, — пояснил он, оборачиваясь к Варе.
Но Варя не слышала — земля и небо совершили кульбит,
поменявшись местами, и д'Эвре с Фандориным едва успели подхватить обмякшую
барышню.
Глава третья,
почти целиком посвященная восточному коварству
«Ревю паризьен» (Париж),
15(3) июля 1877 г.
«Герб Российской империи, двуглавый орел, превосходным
образом отражает всю систему управления в этой стране, где всякое мало-мальски
важное дело поручается не одной, а по меньшей мере двум инстанциям, которые
мешают друг другу и ни за что не отвечают. То же происходит и в действующей
армии. Формально главнокомандующим является великий князь Николай Николаевич, в
настоящее время находящийся в деревне Царевицы, однако в непосредственной
близости от его штаба, в городке Бела, расквартирована ставка императора
Александра II, при котором находятся канцлер, военный министр, шеф жандармов и
прочие высшие сановники. Если учесть, что союзная румынская армия подчиняется
собственному командующему в лице князя Карла Гогенцоллерна-Зигмарингена, на ум
приходит уже не двуглавый царь пернатых, а остроумная русская басня про лебедя,
рака и щуку, опрометчиво запряженных в один экипаж…»
— Так все-таки как к вам обращаться, «мадам» или «мадемуазель»? —
неприятно скривив губы, спросил черный, как жук, жандармский
подполковник. — Мы с вами не на балу, а в штабе армии, и я не комплименты
вам говорю, а провожу допрос, так что извольте не финтить.
Звали подполковника Иван Харитонович Казанзаки, в Варино
положение входить он решительно не желал, и дело явно шло к принудительной
высылке в Россию.
Вчера до Царевиц добрались только к ночи. Фандорин
немедленно отправился в штаб, а Варя, хоть и валилась с ног от усталости,
занялась необходимым. Милосердные сестры из санитарного отряда баронессы
Врейской дали ей одежду, согрели воды, и Варя сначала привела себя в порядок, а
уже потом рухнула на лазаретную койку — благо раненых в госпитальных палатках
почти не было. Встреча с Петей была отложена на завтра, ибо во время
предстоящего важного объяснения следовало быть во всеоружии.
Однако утром выспаться Варе не дали. Явились два жандарма в
касках, при карабинах, и препроводили «именующую себя девицей Суворовой»
прямиком в особую часть Западного отряда, даже не дав как следует причесаться.
И вот уже который час она пыталась объяснить бритому,
бровастому мучителю в синем мундире, какого рода отношения связывают ее с
шифровальщиком Петром Яблоковым.
— Господи, да вызовите Петра Афанасьевича, и он вам все
подтвердит, — повторяла Варя, а подполковник снова на это отвечал:
— Всему свое время.
Особенно интересовали жандарма подробности ее встречи с
«лицом, именующим себя титулярным советником Фандориным». Казанзаки записал и
про видинского Юсуф-пашу, и про кофей с французским языком, и про выигранное в
нарды освобождение. Больше всего подполковник оживился, когда узнал, что
волонтер разговаривал с башибузуками по-турецки, и непременно хотел знать, как
именно он говорил — с запинкой или без. На одно выяснение ерунды с запинкой
ушло, наверное, не меньше получаса.
А когда Варя уже была на грани сухой, бесслезной истерики,
дверь глинобитной хатенки, где располагалась особая часть, внезапно
распахнулась, и вошел, даже, скорее, вбежал, очень важный генерал, с
начальственно выпученными глазами и пышными подусниками.
— Генерал-адъютант Мизинов, — зычно объявил он с
порога, строго взглянув на подполковника. — Казанзаки?
