— Великолепный ход, — признал Фандорин. —
Очевидно, турецкой разведке еще с тифлисских времен было известно о
противоестественных склонностях Казанзаки. Полагаю, что Анвар-эфенди
приглядывался к подполковнику, не исключая возможности в будущем прибегнуть к
шантажу. Однако события повернулись иначе, и полезная информация была
использована, чтобы сбить нас со следа. Анвар просто взял чистый листок и
наскоро сочинил карикатурное гомосексуальное послание. Тут он перестарался, и
мне еще тогда письмо показалось подозрительным. Во-первых, трудно поверить,
чтобы грузинский князь до такой степени скверно писал по-русски — уж
гимназию-то он, поди, закончил. А во-вторых, вы, возможно, помните, как я
спросил у Лаврентия Аркадьевича про конверт и выяснилось, что листок лежал в
кармане покойного безо всякого конверта. Тогда непонятно, как он мог сохранить
такую свежесть. Ведь Казанзаки должен был проносить его при себе целый год!
— Все это прекрасно, — не утерпел Мизинов, —
и вы мне излагаете свои соображения уже во второй раз за минувшие сутки, но я
опять спрашиваю: почему вы скрытничали? Почему не поделились сомнениями раньше?
— Когда опровергаешь одну версию, нужно выдвинуть
другую, а она у меня никак не складывалась, — ответил Эраст
Петрович. — Слишком уж разнообразными приемами пользовался оппонент.
Стыдно признаться, но какое-то время главным подозреваемым для меня был
господин Перепелкин.
— Еремей? — поразился Соболев и только развел
руками. — Ну, господа, это уже паранойя.
Перепелкин же несколько раз моргнул и нервно расстегнул
тугой воротник.
— Да, глупо, — согласился Фандорин. — Но
господин подполковник постоянно путался у нас под ногами. Само его появление
выглядело довольно подозрительно: плен и чудодейственное освобождение,
неудачный выстрел в упор. Обычно башибузуки стреляют метче. Потом история с
шифровкой — телеграмму с приказом идти на Никополь генералу Криденеру передал
именно Перепелкин. А кто подбил доверчивого журналиста д'Эвре пробраться к
туркам в Плевну? А загадочная буква J? Ведь Еремея Ионовича с легкой руки
Зурова стали звать «Жеромом». Это с одной стороны. А с другой, согласитесь,
прикрытие у Анвара-эфенди было просто идеальное. Я мог сколько угодно строить
логические выкладки, но стоило мне посмотреть на Шарля д'Эвре, и все доводы
рассыпались в прах. Ну взгляните на этого человека. — Фандорин показал на
журналиста. Все посмотрели на д'Эвре, а тот с преувеличенной скромностью
поклонился. — Можно ли поверить, что этот обаятельный, остроумный,
насквозь европейский господин и коварный, жестокий шеф турецкой секретной
службы — одно лицо?
— Никогда и ни за что! — заявил Соболев. — Я
и сейчас в это не верю!
Эраст Петрович удовлетворенно кивнул.
— Теперь история с Маклафлином и несостоявшимся
прорывом. Тут все было просто, никакого риска. Подбросить доверчивому Шеймасу
«сенсационную» весть труда не составило. Информатор, которого он так от нас
скрывал и которым так гордился, наверняка работал на вас, эфенди.
Варя вздрогнула, настолько покоробило ее это обращение,
адресованное Шарлю. Нет, что-то здесь не так! Какой же он «эфенди»!
— Вы ловко сыграли на простодушии Маклафлина, а также
на его тщеславии. Он так завидовал блестящему Шарлю д'Эвре, так мечтал его
обойти! До сих пор ему это удавалось только в шахматах, да и то не всегда, а
тут такое фантастическое везение! Exclusive information from most reliable
sources!
[23]
И какая information! За подобные сведения любой
репортер душу дьяволу продаст. Если б Маклафлин не встретил по дороге Варвару
Андреевну и не проболтался бы ей… Осман опрокинул бы гренадерский корпус,
прорвал бы блокаду и отошел к Шипке. Тогда на фронте сложилась бы патовая
ситуация.
— Но если Маклафлин не шпион, то куда же он
делся? — спросила Варя.
— Вы помните рассказ Ганецкого о том, как башибузуки
напали на его штаб и почтенный генерал еле успел унести ноги? Думаю,
диверсантам был нужен не Ганецкий, а Маклафлин. Его необходимо было устранить,
и он исчез. Бесследно. Скорее всего, обманутый и оклеветанный ирландец лежит
сейчас где-нибудь на дне реки Вид с камнем на шее. Или, возможно, башибузуки,
следуя своей милой привычке, изрубили его на куски.
Варя содрогнулась, вспомнив, как круглолицый корреспондент
уплетал пирожки с вареньем во время их последней встречи. Жить ему оставалось
всего пару часов…
— Не жалко вам было бедного Маклафлина? —
поинтересовался Фандорин, но д'Эвре (или в самом деле Анвар-эфенди?) изящным
жестом предложил ему продолжать, и вновь спрятал руку за спину.
Варя вспомнила, что согласно психологической науке,
спрятанные за спиной руки означают скрытность и нежелание говорить правду.
Возможно ли? Она подошла к журналисту ближе, пытливо всматриваясь в его лицо и
пытаясь обнаружить в знакомых чертах что-то чужое, страшное. Лицо было такое же
как всегда, разве что чуть бледнее. На Варю д'Эвре не смотрел.
— Прорыв не удался, но вы снова вышли сухим из воды. Я
очень торопился из Парижа сюда, к театру боевых действий. Уже твердо знал, что
вы — это вы, и отлично понимал, насколько вы опасны.
— Могли бы отправить телеграмму, — проворчал
Мизинов.
— Какую, ваше высокопревосходительство? «Журналист
д'Эвре — Анвар-эфенди?» Вы бы решили, что Фандорин сошел с ума. Вспомните, как
долго мне пришлось излагать вам доказательства — вы никак не желали
расставаться с версией об английских происках. А генерал Соболев, как видите, и
после моих пространных объяснений все еще не убежден.
Соболев упрямо покачал головой:
— Мы дослушаем вас, Фандорин, а потом дадим высказаться
Шарлю. Разбирательство не может состоять только из речи прокурора.
— Merci, Michel, — коротко улыбнулся
д'Эвре. — Comme dit l'autre, a friend in need is a friend indeed.
[24]
Один вопгос для monsieur procureur.
[25]
Почему вам вообще взбгело в голову меня подозгевать? Au commencement?
[26]
Удовлетвогите мое любопытство.
