Холодным, противным днем (серое небо, ледяная морось,
чавкающая грязь) Варя возвращалась на специально нанятом извозчике в
расположение армии. Целый месяц провалялась в Тырновском эпидемическом
госпитале на больничной койке и даже вполне могла умереть, потому что от тифа
умирали многие, но ничего, обошлось. Потом еще два месяца изнывала от скуки,
дожидаясь, пока отрастут волосы — не ехать же стриженой под татарина. Проклятые
волосы отрастали медленно, они и теперь не столько лежали, сколько стояли
бобриком. Вид был жутко нелепый, но терпение кончилось — еще неделя безделья, и
Варя просто сошла бы с ума от вида горбатых улочек опостылевшего городишки.
Один раз вырвался проведать Петя. Он все еще числился под
следствием, но уже не сидел на гауптвахте, а ходил на службу — армия
разрослась, и шифровальщиков не хватало. Петя сильно изменился: оброс жидкой,
ужасно ему не шедшей бороденкой, отощал и через слово поминал то Бога, то
служение народу. Больше всего Варю потрясло то, что при встрече жених поцеловал
ее в лоб. Что это он, как покойницу в гробу? Неужто до такой степени подурнела?
Тырновское шоссе было запружено обозами, и коляска еле
ползла, поэтому Варя на правах знатока здешних мест велела извозчику свернуть
на проселок, что вел к югу, в объезд лагеря. Так хоть и дальше, но доедешь
быстрей.
По пустой дороге лошадка затрусила живей, да и дождь почти
прекратился. Еще часок-другой и дома. Варя фыркнула. Ничего себе «дома». Это в
сырой-то палатке, под семью ветрами!
За Ловчей стали встречаться одиночные всадники — все больше
фуражиры да деловитые ординарцы, а вскоре Варя увидела и первого знакомого.
Долговязая фигура в котелке и рединготе, нескладно сидевшая
на понурой рыжей кобыле, — обознаться невозможно. Маклафлин! У Вари возникло
ощущение deja-vu: во время третьей Плевны она точно так же возвращалась к
расположению армии, и точно так же на дороге ей повстречался ирландец. Только
тогда было жарко, а теперь холодно, да и выглядела она, наверно, получше.
И очень даже удачно, что первым ее увидит именно Маклафлин.
Он человек прямой, бесхитростный, по его реакции сразу поймешь, можно ли
показываться в обществе с такими волосами или лучше повернуть обратно. Да и
новости опять же узнать…
Варя мужественно сдернула шляпку, обнажив свой постыдный
бобрик. Проверка так проверка.
— Мистер Маклафлин! — приподнявшись на сиденье,
звонко крикнула она, когда коляска догнала корреспондента. — А это я! Куда
направляетесь?
Ирландец оглянулся и приподнял котелок.
— О, мадемуазель Варя, очень рад видеть вас в добром
здравии. Это вас из гигиенических соображений так обстригли? Прямо не узнать.
У Вари внутри все так и оборвалось.
— Что, ужасно? — упавшим голосом спросила она.
— Вовсе нет, — поспешил уверить ее
Маклафлин. — Но сейчас вы гораздо больше похожи на мальчика, чем во время
нашей первой встречи.
— Нам по пути? — спросила она, — Так садитесь
ко мне, поболтаем. Лошадь-то у вас не очень.
— Ужасная кляча. Моя Бесси умудрилась нагулять брюхо от
драгунского жеребца, и ее разнесло, как бочку. А штабной конюх Frolka меня не
любит, потому что я никогда из принципиальных соображений не даю ему взяток (то
что у вас называется nа chai), и подсовывает таких одров! Где он их только
берет! А ведь я спешу по крайне важному, секретному делу.
Маклафлин многозначительно умолк, но было видно, что его
всего распирает от важности и секретности.
При всегдашней сдержанности альбионца это выглядело необычно
— похоже, журналист и в самом деле разузнал нечто из ряда вон выходящее.
— Да присядьте на минутку, — вкрадчиво произнесла
Варя. — Дайте отдохнуть несчастному животному. У меня тут и пирожки с
вареньем, и термостатическая фляга. А в ней кофе с ромом…
Маклафлин достал из кармана часы на серебряной цепочке.
— Half past seven… Another forty minutes to get there…
All right, an hour. It'll be half past eight…, — пробормотал он на своем
невразумительном наречии и вздохнул. — Ну хорошо, разве что на минутку.
Доеду с вами до развилки, а там сверну на Петырницы.
Привязав поводья к коляске, он уселся рядом с Варей, один
пирожок проглотил целиком, от второго откусил половину и с удовольствием
отхлебнул из крышечки горячего кофе.
— В Петырницу-то зачем? — небрежно спросила
Варя. — Снова встречаетесь со своим плевненским осведомителем, да?
Маклафлин испытующе посмотрел на нее, поправил запотевшие от
пара очки.
— Дайте слово, что никому не расскажете — по крайней
мере до десяти часов, — потребовал он.
— Честное слово, — сразу же сказала Варя. —
Да что за новость такая?
Поколебленный легкостью, с которой было дано обещание,
Маклафлин запыхтел, но отступать было поздно, да и, похоже, очень уж хотелось
поделиться.
— Сегодня, 10 декабря, а по вашему стилю 28 ноября 1877
года — исторический день, — торжественно начал он и перешел на
шепот. — Но об этом во всем русском лагере пока знает только один человек
— ваш покорный слуга. О, Маклафлин не дает nа chai за то, что человек выполняет
свои прямые служебные обязанности, но за хорошую работу Маклафлин платит
хорошо, можете мне поверить. Все-все, об этом больше ни слова! — вскинул
он ладонь, предупреждая вопрос, уже готовый сорваться с Вариных губ. —
Источник информации я вам не назову. Скажу только, что он неоднократно проверен
и ни разу меня не подводил.
Варя вспомнила, как кто-то из журналистов с завистью
говорил, что сведениями о плевненской жизни корреспондента «Дейли пост»
снабжает не какой-нибудь там болгарин, а чуть ли даже не турецкий офицер.
Впрочем, в это мало кто верил. А вдруг правда?
— Ну говорите же, не томите.
— Помните, до десяти часов вечера никому ни слова. Вы
дали честное слово.
Варя нетерпеливо кивнула. Ох уж эти мужчины со своими
дурацкими ритуалами. Ну конечно, она никому не скажет.
Маклафлин наклонился к самому ее уху.
— Сегодня вечером Осман-паша сдастся.
— Да что вы! — вскричала Варя.
— Тише! Ровно в 10 часов вечера к командиру
гренадерского корпуса генерал-лейтенанту Ганецкому, чьи войска занимают позицию
по левому берегу Вида, явятся парламентеры. Я буду единственным из журналистов,
кто окажется свидетелем этого великого события. А заодно предупрежу генерала —
в половине десятого, не ранее, — чтобы дозоры по ошибке не открыли по
парламентерам огонь. Представляете, какая получится статья?
