Начальник Тифлисского жандармского управления полковник
Панчулидзев».
— Вот так, — горько резюмировал Мизинов. — Сплавил
другим сомнительного сотрудника, да еще и причину от начальства утаил. А
результат расхлебывает вся армия. Из-за измены Казанзаки мы два месяца торчим
под этой чертовой Плевной и неизвестно, сколько провозимся с ней еще!
Высочайшее тезоименитство испорчено! Государь сегодня говорил про отступление,
представляете!? — Он судорожно сглотнул. — Три неудачных штурма,
господа! Три! Вы помните, Эраст Петрович, что первый приказ о занятии Плевны в
шифровальный отдел относил Казанзаки? Уж не знаю, каким образом ему удалось
поменять «Плевну» на «Никополь», но без этого иуды тут явно не обошлось!
Встрепенувшись, Варя подумала, что в Петрушиной судьбе,
кажется, наметился просвет. А генерал, пожевав губами, продолжил:
— Полковника Панчулидзева в назидание прочим молчальникам
я, разумеется, отдам под суд и буду добиваться полного разжалования, однако его
телеграмма позволяет нам дедуктивно восстановить всю цепочку. Здесь все
достаточно просто. Про тайный порок Ивана Казанзаки наверняка узнала турецкая
агентура, которой кишит весь Кавказ, и подполковник был завербован посредством
шантажа. История вечная, как мир. «Ванчик-Харитончик»! Тьфу, пакость! Добро б
еще из-за денег!
Варя открыла было рот, чтобы заступиться за приверженцев
однополой любви, которые, в конце концов, не виноваты, что природа сотворила их
не такими, как все, но тут поднялся Фандорин.
— Позвольте взглянуть на письмо, — попросил он,
повертел листок в руках, зачем-то провел пальцем по сгибу и спросил: — А где
к-конверт?
— Эраст Петрович, вы меня удивляете, — развел
руками генерал. — Какой может быть конверт? Не по почте все подобные
послания шлют.
— П-просто лежало во внутреннем кармане? Ну-ну. — И
Фандорин сел.
Лаврентий Аркадьевич пожал плечами.
— Вы лучше вот чем займитесь, Эраст Петрович. Не
исключаю, что кроме полковника Лукана предатель успел завербовать кого-то еще.
Ваша задача — выискать, не осталось ли в штабе или вокруг штаба драконьих
зубов. Майор, — обратился он к старшему из офицеров, тот вскочил и
вытянулся. — Вас назначаю временно заведовать особой частью. Задача та же.
Титулярному советнику оказывать всемерное содействие.
— Слушаюсь!
В дверь постучали.
— Разрешите, ваше высокопревосходительство? —
просунулась в щель голова в синих очках.
Варя знала, что это секретарь Мизинова, тихий чиновничек с
труднозапоминающейся фамилией, которого почему-то не любят и опасаются.
— Что такое? — насторожился шеф жандармов.
— Чрезвычайное происшествие на гауптвахте. Явился
комендант. Говорит, у него арестант повесился.
— Вы что, Пшебышевский, с ума сошли! У меня важное
совещание, а вы лезете со всякой дребеденью!
Варя схватилась за сердце, и в следующую секунду секретарь
произнес те самые слова, которые она так боялась услышать:
— Так ведь это шифровальщик Яблоков повесился, тот
самый. Оставил записку, имеющую прямое касательство… Вот я и осмелился… Однако
если не ко времени, прошу извинить и удаляюсь. — Чиновник обиженно шмыгнул
носом и сделал вид, что хочет исчезнуть за дверью.
— Сюда письмо! — рыкнул генерал. — И
коменданта сюда!
У Вари все плыло перед глазами. Она силилась встать, но не
могла, скованная диковинным оцепенением. Увидела склонившегося Фандорина,
хотела ему что-то сказать, но лишь жалко зашлепала губами.
— Теперь ясно, как Казанзаки подправил приказ! —
воскликнул Мизинов, пробежав глазами записку. — Слушайте. «Снова тысячи
убитых, и все из-за моей оплошности. Да, я смертельно виноват и больше
запираться не стану. Я совершил непоправимую ошибку — оставил на столе шифровку
о занятии Плевны, а сам отлучился по личному делу. В мое отсутствие кто-то
заменил в депеше одно слово, а я отнес шифровку, даже не проверив! Ха-ха,
истинный спаситель Турции вовсе не Осман-паша, а я, Петр Яблоков. Не трудитесь
разбирать мое дело, господа судьи, я вынес себе приговор сам». Ах, как все
элементарно! Пока мальчишка бегал по своим делам, Казанзаки быстренько
подправил депешу. Минутное дело!
Генерал скомкал записку и швырнул на пол, под ноги
вытянувшемуся в струнку коменданту гауптвахты.
— Эр… Эраст Пет… рович, что же… это? — с трудом
пролепетала Варя. — Петя!
— Капитан, что с Яблоковым? Мертв? — спросил
Фандорин, обернувшись к коменданту.
— Какой там мертв, петли толком затянуть не
умеют, — гаркнул тот. — Вынули Яблокова, откачивают!
Варя оттолкнула Фандорина и бросилась к двери. Ударилась о
косяк, выбежала на крыльцо и ослепла от яркого солнца. Пришлось остановиться.
Рядом опять возник Фандорин.
— Варвара Андреевна, успокойтесь, все обошлось. Сейчас
сходим туда вместе, только отдышитесь, на вас лица нет.
Он осторожно взял ее за локоть, но это вполне деликатное прикосновение
почему-то вызвало у Вари приступ непереносимого отвращения. Ока согнулась
пополам, и ее обильно вырвало прямо Эрасту Петровичу на сапоги. После этого
Варя села на ступеньку и попыталась понять, отчего земля стоит диагонально, но
никто с нее не скатывается.
На лоб ей легло что-то приятное, ледяное, и Варя даже
замычала от удовольствия.
— Хорошие дела, — раздался гулкий голос
Фандорина. — Да ведь это тиф.
Глава десятая,
в которой государю преподносят золотую саблю
«Дейли пост» (Лондон),
9 декабря (27 ноября) 1877 г.
«Последние два месяца осадой Плевны фактически руководит
старый и опытный генерал Тотлебен, хорошо памятный британцам по Севастопольской
кампании. Будучи не столько полководцем, сколько инженером, Тотлебен отказался
от тактики лобовых атак и подверг армию Османа-паши правильной блокаде. Русские
потратили массу драгоценного времени, за что Тотлебена подвергали резкой
критике, однако ныне приходится признать, что осторожный инженер прав. С тех
пор, как месяц назад турок окончательно отрезали от Софии, в Плевне начался
голод и нехватка боеприпасов. Тотлебена все чаще называют вторым Кутузовым
(русский фельдмаршал, измотавший силы Наполеона бесконечным отступлением в 1812
году — прим. редакции). Со дня на день ожидается капитуляция Османа со всем его
50-тысячным войском».
