Эта история плохо подействовала на Петю. Был март, весна
началась рано, от Невы пахло простором и ледоходом, и Петя поставил ультиматум:
так больше продолжаться не может, они созданы друг для друга, их отношения
проверены временем. Оба живые люди, и нечего обманывать законы природы. Он,
конечно, согласится на телесную любовь и без венца, но лучше пожениться
по-настоящему, ибо это избавит от многих сложностей. И как-то так ловко
повернул, что далее дискутировалось лишь одно — в каком браке жить —
гражданском или церковном. Споры продолжались до апреля, а в апреле началась
долгожданная война за освобождение славянских братьев, и Петя Яблоков как
порядочный человек отправился волонтером. Перед отъездом Варя пообещала ему две
вещи: что скоро даст окончательный ответ и что воевать они будут непременно
вместе — уж она что-нибудь придумает.
И придумала. Не сразу, но придумала. Устроиться сестрой во
временно-военный госпиталь или в походный лазарет не удалось — незаконченные
акушерские курсы Варе не засчитали. Женщин-телеграфисток в действующую армию не
брали. Варя совсем было впала в отчаяние, но тут из Румынии пришло письмо: Петя
жаловался, что в пехоту его не пустили по причине плоскостопия, а оставили при
штабе главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, ибо
вольноопределяющийся Яблоков — математик, а в армии отчаянно не хватает
шифровальщиков.
Ну уж пристроиться на какую-нибудь службу при главной
квартире или, на худой конец, просто затеряться в тыловой сутолоке будет
нетрудно, решила Варя и немедленно составила План, который на первых двух
этапах был чудо как хорош, а на третьем завершился катастрофой.
Между тем приближалась развязка. Багровоносый хозяин буркнул
что-то угрожающее и, вытирая руки серым полотенцем, вразвалочку направился к
Варе, очень похожий в своей красной рубахе на подходящего к плахе палача. Стало
сухо во рту и слегка затошнило. Может, прикинуться глухонемой? То есть
глухонемым.
Понурый, что сидел спиной, неспешно поднялся, подошел к
Вариному столу и молча сел напротив. Она увидела бледное и, несмотря на
седоватые виски, очень молодое, почти мальчишеское лицо с холодными голубыми
глазами, тонкими усиками, неулыбчивым ртом. Странное было лицо, совсем не
такое, как у остальных крестьян, хотя одет незнакомец был так же, как они —
разве что куртка поновей да рубаха почище.
На подошедшего хозяина голубоглазый даже не оглянулся,
только пренебрежительно махнул, и грозный палач немедленно ретировался за стойку.
Но спокойнее от этого Варе не стало. Наоборот, вот сейчас самое страшное и
начнется.
Она наморщила лоб, приготовившись услышать чужую речь. Лучше
не говорить, а кивать и мотать головой. Только бы не забыть — у болгар все
наоборот: когда киваешь, это значит «нет», когда качаешь головой, это значит
«да».
Но голубоглазый ни о чем спрашивать не стал. Удрученно
вздохнул и, слегка заикаясь, сказал на чистом русском:
— Эх, м-мадемуазель, лучше дожидались бы жениха дома.
Тут вам не роман Майн Рида. Скверно могло з-закончиться.
Глава вторая,
в которой появляется много интересных мужчин
«Русский инвалид» (Санкт-Петербург),
2(14) июля 1877 г.
«… После заключения перемирия между Портой и Сербией многие
патриоты славянского дела, доблестные витязи земли русской, служившие
добровольцами под водительством храброго генерала Черняева, устремились на зов
Царя-Освободителя и, рискуя жизнью, пробираются через дикие горы и темные леса
на болгарскую землю, дабы воссоединиться с православным воинством и завершить
долгожданною победою свой святой ратный подвиг».
До Вари смысл сказанного дошел не сразу. По инерции она
сначала кивнула, потом покачала головой и лишь после этого остолбенело разинула
рот.
— Не удивляйтесь, — скучным голосом промолвил
странный крестьянин. — То, что вы д-девица, видно сразу — вон у вас прядь
из-под шапки вылезла. Это раз. (Варя воровато подобрала предательский локон.)
То, что вы русская, тоже очевидно: вздернутый нос, великорусский рисунок скул,
русые волосы, и г-главное — отсутствие загара. Это два. Насчет жениха тоже
просто: п-пробираетесь тайком — стало быть, по приватному интересу. А какой у
девицы вашего возраста может быть приватный интерес в действующей армии? Только
романтический. Это три. Т-теперь четыре: тот усач, что привел вас сюда, а потом
исчез, — ваш проводник? И деньги, конечно, были спрятаны среди вещей?
Г-глупо. Все важное нужно держать п-при себе. Вас как зовут?
— Суворова Варя. Варвара Андреевна, — испуганно
прошептала Варя. — Вы кто? Вы откуда?
— Эраст Петрович Фандорин. Сербский волонтер.
Возвращаюсь из т-турецкого плена.
Слава богу, а то уж Варя решила, не галлюцинация ли.
Сербский волонтер! Из турецкого плена! Она почтительно взглянула на седые виски
и, не удержавшись, спросила, да еще пальцем неделикатно показала:
— Это вас там мучили, да? Я читала про ужасы турецкого
плена. И заикание, наверное, тоже от этого.
Эраст Петрович Фандорин насупился, ответил неохотно:
— Никто меня не мучил. С утра до вечера п-поили кофеем
и разговаривали исключительно по-французски. Жил на положении гостя у
видинского к-каймакама.
— У кого? — не поняла Варя.
— Видин — это город на румынской границе. А каймакам —
губернатор. Что же д-до заикания, то это следствие давней контузии.
— Бежали, да? — с завистью спросила она. —
Пробираетесь в действующую армию, чтобы повоевать?
— Нет. Повоевал предостаточно.
Должно быть, на лице Вари отразилось крайнее недоумение. Во
всяком случае, волонтер счел нужным присовокупить:
— Война, Варвара Андреевна, — ужасная гадость. На
ней не б-бывает ни правых, ни виноватых. А хорошие и плохие есть с обеих
сторон. Только хороших обычно убивают п-первыми.
— Зачем же вы тогда отправились добровольцем в
Сербию? — запальчиво спросила она. — Ведь вас никто не гнал?
— Из эгоистических соображений. Был болен, нуждался в
лечении.
Варя удивилась:
— Разве на войне лечат?
— Да. Вид чужой б-боли позволяет легче переносить свою.
Я попал на фронт за две недели до разгрома армии Черняева. А потом еще вдосталь
набродился по горам, настрелялся. Слава богу, к-кажется, ни в кого не попал.
Не то интересничает, не то просто циник, с некоторым
раздражением подумала Варя и язвительно заметила:
— Ну и сидели бы у своего макама до конца войны. Зачем
было бежать?
— Я не бежал. Юсуф-паша меня отпустил.
— А что же вас в Болгарию понесло?
