— До? — вдохнула Таисия Марковна. — Там же дорога широкая, хоть и лесная.
— А соскочил с дороги... этот полудурок... ммм... и в березку и въехал... — закивал головой мельник, жуя огурец.
— Мы на что-то твердое наехали. Не повезло. А возница у меня хороший.
— Хороший, — согласилась мельничиха. — Маркыч его просто не любит. Он никого не любит.
— Я люблю... не рвань... — жевал мельник.
И вдруг шумно выплюнул жеваный огурец, топнул ногой:
— Тебя, дуру, люблю! Ты мне не перечь!
— Да кто тебе перечит? — засмеялась мельничиха, глядя на доктора. — И куда ж вы едете с Репишной?
— В Долгое.
— В Долгое? — удивилась она, сразу перестав улыбаться.
— В Долгое?! — пискнул мельник, перестав пошатываться.
— В Долгое, — повторил доктор.
Мельник и мельничиха переглянулись.
— Там же чернуха, мы по радио видали, — удивленно выгнула черные брови Таисия Марковна.
— Я по радио утром видал! — закивал головой мельник. — Чернуха там!
— Да. Там чернуха, — кивнул доктор, дожевывая и откидываясь на спинку стула.
Большой нос его от водки и еды вспотел и порозовел. Доктор достал платок, шумно высморкался.
— Там же... это... войско на облоге. Куда ж вы едете? — зашатался, оступаясь, мельник.
— Я везу вакцину.
— Вакцину? Привить? — спросила мельничиха.
— Да. Привить тех, кто остался.
— Кого еще н-не покусали? — Мельник, оступаясь, оперся на огурец.
Видно было, что последний наперсток валит его с ног.
— Да. Кого не покусали.
Доктор достал портсигар, вынул папиросу и со вздохом утолившего голод человека стал закуривать.
— Как же вы не боитесь туда ехать? — колыхнула грудью мельничиха.
— Работа у меня такая. Да и чего бояться — там войска.
— Но они же, эти... шибко проворны, — озабоченно покрутила она пустую стопку своею полной рукой.
— Они! О-н-ни! Они так прово-о-рны! — с обидой затряс головой мельник, держась за пупырушки соленого огурца.
— Они же роют под землею. — Она облизала губы.
— Роют! Р-роют под землею!
— И могут где хочешь вылезти.
— И м-могут... м-могут! Рвань эта...
— Могут, конечно, — согласился доктор. — Даже зимой они спокойно раздвигают мерзлую землю.
— Господи, Твоя воля... — перекрестилась мельничиха. — У вас с собой есть оружие?
— Конечно, — дымил папиросой доктор.
Мельничиха ему понравилась. В ней было что-то материнское, доброе, заботливо-уютное, что навеяло на него детские воспоминания, когда мать была еще жива. Мельничиха не была красива, но женственность ее покоряла. С ней было приятно разговаривать.
«Повезло этому пьянице», — подумал доктор, глядя на полные руки мельничихи, на ее гладкие пухлые пальцы с маленькими ногтями, вертящие стопку.
Дверь отворилась, вошел Перхуша.
— Здраствуйтя! — Скинув шапку, он поклонился, перекрестился на иконы и стал раздеваться.
— А, Ив-ван Сусанин! — рассмеялся мельник, держась за огурец. — Ты чего в березу въехал, сорочья голова?
«А ведь и впрямь — сорочья голова...» — согласился про себя доктор, глянув на Перхушу.
— И хто тебе это па-зволил?! Му-дак!
— Кончай ругаться, Сеня! — Мельничиха шлепнула увесистой ладонью по столу.
— Ты в-раг г-государства, понял, нет? Ты н-навредил! — Мельник, шатаясь и огибая закуску, двинулся по столу навстречу Перхуше. — Тебя за энто надо засадить!
Он оступился и сел на сало.
— Сиди уж! — усмехнулась мельничиха. — Проходи, Козьма, садись.
Оглаживая свои рыжие, мокрые от пота волосы, Перхуша подошел к столу.
— Всю рвань и срань надобно са-жать! Ты, мудд-а-ёбина! — пищал мельник, злобно уставившись на Перхушу.
— А ну-ка... — Мельничиха, потеряв терпение, сгребла мужа руками и посадила на свою грудь, прижав к ней. — Сиди!
Придерживая мужа, другой рукой налила Перхуше самогона в чайный стакан:
— Выпей, согрейся.
— Благодарствуйте, Таисья Марковна. — Перхуша сел к столу, принял стакан своей клешней, наклонился к нему, оттопырил свой сорочий рот и стал медленно втягивать самогон, постепенно выпрямляясь.
Выпив, он выдохнул, сморщился, взял кусок хлеба, понюхал, положил на стол.
— Закусывай, Козьма, не стесняйсь.
— Жри да рожу пачкай! — засмеялся мельник.
И тут же запел дребезжащим голоском:
Говорит старуха деду:
— Я в Америку поеду!
— Что ты, старая пизда,
Туда не ходят поезда!
— Да перестань же ты! — встряхнула мельника жена.
Он пьяно рассмеялся.
Перхуша взял кусок сала, сунул в рот, откусил хлеба и стал быстро жевать. Едва он проглотил, доктор спросил его:
— Как с самокатом?
— Стянул рейкой, гвоздиками сверху прибил.
— Ехать можно?
— Можно.
— Тогда поехали.
— Вы ехать собираетесь? В Долгое? — усмехнулась мельничиха.
— Меня ждут люди.
— Пущай этот... эта рвань едет, а доктор остаётся! — Мельник погрозил кулаком Перхуше.
— Погоди! — прижала его к груди Таисия Марковна. — Да куда ж вы ночью в буран поедете? Вы ж дорогу враз потеряете.
— Враз! В-р-раз! — тряс головой мельник.
— Я непременно сегодня должен быть в Долгом, — упрямо твердил доктор.
Мельничиха глубоко вздохнула, качнув мужа, как младенца:
— Скрозь рощу, скрозь Старый Посад вы проедете, а там же поля начнутся, там вешек нет. В снегу завязнете, ночевать придется.
— А проводить нас никто не может? Работник ваш, к примеру?
— А что работник? — усмехнулась мельничиха. — Что у него, глаза кошачьи? Он ночью не видит. Да и не местный он.
— Он парняга что н-надо... — Мельник уперся сапожками в грудь жены, полез по ней вверх, схватил жену за шею, глядя на Перхушу. — А вот ты... вот тебе!
Мельник показал Перхуше кукиш. Перхуша ел квашеную капусту, не обращая на мельника внимания.
— Оставайтесь до утра. — Мельничиха свободной рукой подставила под краник самовара стакан, открыла. В стакан потек кипяток.
— Они ждут меня сегодня. — Доктор погасил окурок.
