Колбин притормозил, открыл дверь. Лисович, кряхтя, влез, сел на переднее сиденье, прижал портфель к груди.
Молча тронулись дальше. «Мерседес» проехал по бульварному кольцу, свернул на Тверскую, развернулся возле Белорусского вокзала и вскоре подруливал к зданию Государственной Думы. Здесь беспорядочно стояли депутатские машины. Колбин вылез и поднял вверх руку.
Из черного с затемненными стеклами джипа вышел охранник, открыл заднюю дверь. Маленький коротконогий Самченко вылез, уверенно засеменил к Колбину. Абрикосового цвета тройка обтягивала его круглую фигуру, грушевидная голова с ежиком рыжих волос бодро подрагивала в такт ходьбе.
Опустившись на заднее сиденье рядом с Поспеловым, он глянул на часы, расстегнул ворот сорочки и оттянул узел синего в белый горошек галстука.
«Мерседес» выехал на Ленинский проспект, потом свернул на улицу Вавилова и направился к Черемушкинскому рынку.
Припарковавшись на обочине, Колбин вылез, миновал толпу старух, торгующих пакетами, вошел в здание рынка и огляделся.
Назирова сидела с тремя подругами на ящиках с зеленью и ела чебурек. Завидя Колбина, она выплюнула непрожеванный кусок, вытерла рот подолом юбки и, сказав что-то по-азербайджански подругам, заспешила к выходу. Она была коренастой, широкозадой, со смуглым черноглазым лицом. Поверх красно-желтого платья на нее была надета сиреневая кофта с блестящей вышивкой.
Назирова разместилась на заднем сиденье машины рядом с вонючим Поспеловым и вспотевшим Самченко.
На Профсоюзной заправились 95-м бензином. Колбин выплюнул в окно жвачку, поднял стекло и включил кондиционер.
В Сокольники приехали в пятом часу. Запарковались возле обшарпанного пятиэтажного дома, поднялись на третий этаж.
Худой, болезненного вида молодой человек в потрепанной одежде открыл им дверь, повернулся и захромал в глубь квартиры, опираясь на палку.
Пятеро проследовали за ним. Двухкомнатная, сильно запущенная квартира была сплошь заставлена каменными фаллосами самых разнообразных форм и размеров; самый большой из них, вырубленный из гранита, упирался темно-серой полированной головкой в облупившийся потолок, толстые и тонкие толпились на полу, совсем мелкие нефритовые и яшмовые фаллосы сверкали бело-зеленой россыпью на подоконниках. Мебель в квартире отсутствовала.
Пятеро осторожно проследовали по проходу в фаллосах, гуськом вошли в дальнюю комнату. Здесь фаллосы стояли совсем густо, за исключением одного угла, где на полу лежал грязный матрац, полунакрытый аккуратно сложенным верблюжьим одеялом. На одеяле были так же аккуратно разложены: мобильный телефон, медный пест, черная лакированная шкатулка и кривое толстое шило с костяной рукояткой. Совсем в углу виднелась объемистая клеенчатая сумка с чем-то.
Молодой человек встал на край матраца, опершись обеими костлявыми рукам о палку. Он явно выглядел старше своего возраста, – узкое бледное лицо с бескровными губами и острым подбородком было тронуто морщинами, кожа местами шелушилась, один глаз сильно косил. Две обширные залысины наползали с большого выпуклого лба на голову, терялись в грязных спутанных волосах.
Вошедшие встали перед ним тесным полукругом так близко, что едва не касались его.
– Здравствуйте, легкие, – тихо произнес юноша, глядя в пол.
– Здравствуй, отец, – хором ответили вошедшие и стали осторожно раздеваться до пояса.
Раздевшись, каждый зажал свою одежду между ног.
Молодой человек поднял лицо и быстро, но пристально глянул на обнаженные торсы стоящих. У каждого из них на плечах и в центре груди были старые и новые точечные шрамы. Некоторые были совсем белые, другие розоватые, лиловые; недавние шрамы покрывали коричневатые корки. Все пятеро стояли, опустив головы.
Молодой человек положил палку на одеяло, взял в левую руку пест, в правую шило и с трудом выпрямился на подрагивающих ногах.
– Печать тяжелой силы, – произнес он и стал быстро колоть стоящих шилом в плечи и грудь, тут же прижимая к ранкам медный пест, словно промакивая им кровь.
Впрочем, крови выступало совсем немного.
– Печать, печать тяжелой силы… печать тяжелой силы… – бормотал он, работая равномерно, как машина.
Пятеро принимали уколы молча.
В это время из кухни выбежали два молодых хорька и стали небыстро гоняться друг за другом между стоящими фаллосами. Юркие тела их бесшумно замелькали в каменном лесу.
– Печать тяжелой силы, печать тяжелой силы, – колол и бил юноша.
Хорек проскользнул у него между ног и стал обнюхивать замызганные сапоги Поспелова. Другой хорек прыгнул на своего сородича, и они, пища, покатились меховым клубком.
Юноша положил шило с пестом на одеяло, взял шкатулку, открыл. Шкатулка была полна сероватого порошка.
– Семя тяжелых… семя тяжелых… – забормотал молодой человек, прикладывая порошок к ранкам стоящих. – Сухая сперма тяжких, увесистых, неподвижных. Семя тяжелых… несдвигаемых, несотрясаемых, нешатких.
Закончив, он положил шкатулку на место.
– Ступайте.
Пятеро стали одеваться.
Хорек взбежал по юноше, оттолкнулся от его хилого плеча и прыгнул на вершину мраморного фаллоса. Другой хорек смотрел на него смоляными глазками, встав на задние лапки и шевеля усами.
Колбин взял клеенчатую сумку и осторожно двинулся к выходу. Назирова, Поспелов и Лисович двинулись следом. Отставший Самченко всхлипнул и быстро поклонился юноше, потом еще и еще раз.
– Мне не поклоны нужны, а вес, – устало отвернулся юноша.
Плача, Самченко поспешил за остальными.
Хорьки проводили их до стальной двери.
На улице Колбин уложил тяжелую сумку в багажник. Сели в машину в том же порядке и в половине восьмого медленно подъезжали к стадиону в Лужниках.
Здесь все было запружено людьми и машинами, конная милиция теснила людской поток, истекающий из метро «Спортивная», милиционеры хрипели в громкоговорители.
Колбин с трудом припарковал «мерседес». Вылезли, взяли сумку и смешались с идущей к стадиону толпой.
Людской поток шумно тек. По краям его стояла конная милиция и ищущие лишний билет с самодельными плакатами. Широкоплечий, злобно жующий толстяк вместо плаката держал в пухлом кулаке двести долларов. Две веселые девушки обмотали себя куском простыни с корявой надписью черным спреем: «ЛЮБЫЕ БАБКИ! + 100 ПОЦЕЛУЕВ!!!»
Здание стадиона было освещено прожекторами. Над ним парил серебристый дирижабль с большими красными буквами «ГБ» и надписью внизу «ФИНАЛ». Плакаты с «ГБ» виднелись на столбах по ходу толпы. Там же висели изображения двух широких толстых лиц.
Возле турникетов с контролерами творилось столпотворение. Милиция отпихивала прорывающихся безбилетников, раздавались крики и удары дубинок. Какого-то парня волокли за ноги два милиционера. Женщина с всклокоченными волосами надрывно кричала, обращаясь ко всем сразу:
