Оля в изнеможении опустилась на пол.
– Сколько суток не ела?
– Четыре… пять… – пробормотала она.
– Дура… – Он снял трубку, набрал. – Полина Андреевна? Здравствуйте. Значит, сегодня мне нужно. Да. Значит, пожалуйста, поезжайте туда как можно скорее, приготовьте прямо сейчас. А мы минут через… сколько надо вам? Давайте через час. Да. Спасибо.
Оля сидела на полу.
– Иди туда. – Бурмистров кивнул ей на два кресла возле журнального столика.
Она встала, пошла, села.
Бурмистров присел на угол стола, скрестил руки на груди.
– Где была?
– Мы путешествовали с мужем.
– Замуж вышла?
– Да.
– Что последний раз ела?
– Я… не помню… лобстера.
– Неплохо… Дура. Ты смерти моей хочешь?
– Нет… – прошептала Оля, в изнеможении откидываясь на кресло, и сладкие слезы потекли по ее щекам.
– Свинья, ну, свинья… – качал голой головой Бурмистров.
Без стука вошел довольный человек в белом пиджаке:
– Бориска, все тики-так!
– Чего? – хмуро буркнул Бурмистров.
– Они берут тридцать налом и восемьдесят под гарантию банка. А Хохол еще нароет у своих лохов двадцать – двадцать пять.
– А Лапин?
– А чего нам теперь Лапин? Он сам хапнул рублевый, сейчас полоса такая.
– Но он же у них теперь гарант.
– А что ему, хуем землю рыть? – широко заулыбался человек и покосился на Олю. – Резона нет. Пусть Малахов слепит новый договор, и все.
Бурмистров пожевал губами, глядя в паркет.
– Знаешь… вот что. Я с батей сам перетру. А ты пока запусти Женьку, да?
– Понял. – Человек вышел.
Бурмистров набрал номер.
– Олесь, трэба помиркиваты. Нет, сейчас. Давай, у трубы. Ага. Все, я выехал.
Он вышел из кабинета.
Едва за ним закрылась дверь, новый приступ сладких слез снизошел на Олю. Она беззвучно плакала, откинув голову на прохладную и мягкую кожу кресла. Благополучное возвращение к Лошадиному Супу наполнило ее измученное голодом и страхами тело сладким маслом нежности, которое она уже не боялась расплескать.
– Это нэ… это нэ… – повторяла она, как ребенок, смеялась и плакала.
Бурмистров вернулся через час – довольный и веселый.
– Поехали!
Опухшая от слез Оля встала.
– Плакала? – заглянул он ей в глаза.
Она кивнула.
– Это хорошо! – усмехнулся он и открыл дверь. Внизу их ждал большой черный джип с шофером и охранником. Оля с Бурмистровым сели сзади. Джип выехал на Садовое и понесся.
«Опять к Курскому», – поняла Оля.
Там, в сталинском доме с самой высокой в Москве аркой она ела невидимое последние полгода. Еще она знала, что в этом доме когда-то жил академик Сахаров.
Бурмистров смотрел в затемненное окно. Его гладко выбритая голова, невзрачное лицо, мутные глаза, суетливые руки, – все было родным.
Оля вдруг поняла, что она по-настоящему счастлива.
«Слава Богу, что он меня простил, – вздохнула она полной грудью. – А если б нет? Что тогда делать? Пусть бегут неуклюже пешеходы по ужас!»
– Да… – вдруг вспомнил Бурмистров, достал мобильный и стал набирать номер.
Водитель резко вильнул, обгоняя машину, мобильный выпал из рук Бурмистрова на пол.
– Извините, Борис Ильич, – пробормотал шофер.
– Уволю, Вася, я тебя на хер! – Бурмистров с улыбкой посмотрел под ноги.
– Я найду, – с удовольствием наклонилась Оля.
Она впервые в жизни увидела близко мобильный телефон. Это добавило еще одну маленькую порцию счастья. Заглянув под сиденье, она заметила его. С подсвеченным циферблатом, словно невиданное ночное насекомое из далекой тропической страны, мобильный лежал возле красивых ботинок Бурмистрова. Оля полезла туда и с тихим восторгом коснулась тонкой, костистой щиколотки Лошадиного Супа.
«Умный и нежный», – подумала она.
Вдруг раздался звук, словно машина въехала в сухое дерево, и высохшие ветки застучали по кабине.
– А! – громко сказал водитель.
Джип резко вильнул, Оля повалилась ничком, прямо на ботинки Бурмистрова.
И снова сухие ветки застучали по машине. И мелко посыпалось стекло.
Машина опять вильнула, визгливо затормозила и очень медленно поехала. Красивые ботинки Бурмистрова стали сильно пихать Олю.
«Зачем он?» – подумала она и стала подниматься.
Машина очень медленно ехала.
Оля подняла голову, оглянулась.
Десятки узких солнечных лучей пронизывали полумрак кабины. В лучах клубилась пыль. Оля глянула и не сразу поняла, что солнце пролилось в аккуратные круглые дырки.
Чудовищно размозженное лицо Бурмистрова пучилось кровавыми пузырями, руки мелко дрожали, ноги дергались, как у куклы. Шофер с пятью маленькими отверстиями в шее и плечах, содрогаясь, навалился на руль. Охранник с вырванной скулой и торчащей сквозь безрукавку ключицей откинулся к окну.
Оля смотрела.
Машина проползла немного, стукнулась о парапет и замерла.
Ноги Бурмистрова успокоились.
Абсолютная тишина повисла в кабине.
Но что-то двигалось.
Оля перевела взгляд.
Брызги мозга Бурмистрова ползли по темному стеклу.
Оля нащупала ручку двери, нажала, дернула и вывалилась из джипа.
«Ровное…» – прижалась она щекой к спокойному пыльному асфальту.
И сразу же стали тормозить машины, захлопали дверцы и пошли ноги.
«Это не родное…» – посмотрела Оля, встала на четвереньки и неожиданно для себя быстро побежала, пригибаясь и зажав рукой рот.
Она неслась по какому-то переулку на полусогнутых ногах и вспомнила, как в третьем классе они с Ленкой Коптеевой так бегали наперегонки от барбариса до ворот и обратно, а Ленка рычала, когда отставала.
«Татьяна Доронина…» – посмотрела Оля на полноватую женщину, несущую перевязанные рулоны обоев.
Женщина проводила Олю хмурым взглядом.
– А милиция? – спросила Оля и остановилась.
В левой руке она сжимала мобильный, правой придерживала висящую на плече сумочку.
– Ноль два? – спросила она и стала набирать на мобильном.
Но он все время или гудел, или молчал.
«И что теперь?» – Оля посмотрела на садящую в окне серо-белую кошку.
