– Сходи, найди себе позавтракать и возвращайся, – велела Гида.
Сходила, нашла: грейпфрут, омлет, бекон, овсянку; заодно поболтала с Кристиной, в этом костюме сама себе напоминая старушенцию.
Уже позавтракав, по пути обратно все окончательно поняла. В коридоре второго этажа почувствовала, что он где-то рядом: побежали мурашки удовольствия – сейчас что-то будет! Тут ее внимание привлекла дверь напротив той, что вела в комнату, где спала она. Не заперта. В воздухе витает мужской парфюм. Вошла. Комната вроде офиса: диван, стол, кожаные кресла, комод с зеркалом. Джуниор все осмотрела. Во встроенном шкафу потрогала галстуки и рубашки; понюхала его туфли; потерлась щекой о рукав его пижамной куртки. Затем, обнаружив стопку трусов, сняла красный костюм, сунула ноги в трусы и легла на диван. Ему это явно понравилось. Да он и вообще был рад, что она зашла, играет с его вещами и ублажает себя на его глазах.
Чуть позже, уже возвращаясь в комнату Гиды, Джуниор бросила взгляд через плечо назад, на его дверь, по-прежнему приоткрытую, и увидела мелькнувшую белую манжету рубашки – он своей рукой закрывал дверь. Джуниор понимающе усмехнулась, зная, что и он сделал то же самое.
А тут еще – это ж надо! – глянув из окна хозяйской комнаты, увидела парнишку. Который предназначен ей. Все становилось на свои места. Если она сумеет понравиться обеим старухам, они смогут жить счастливо вместе. И все, что нужно делать, это изучать их, пытаться понять. Кристине на деньги плевать, она любит кормить ее и сама предложила брать, когда надо, машину. Гиду, наоборот, волнуют цены на бензин, беспокоит стоимость просроченных пакетов с молоком и вчерашнего хлеба. Как в щедрости Кристины, так и в скаредности Гиды Джуниор усматривала разные способы от нее отделаться. Один – «бери что нужно и оставь меня». Другой – «я начальник, а ты дурак». Ни одну не интересовала она сама по себе, только в связи с тем, упрощает она или усложняет их взаимоотношения. Не то чтобы посредник и не совсем наперсница, она оказалась в довольно двусмысленной роли, благодаря которой, впрочем, раскрыла кое-какие маленькие секреты. Среди новых, никогда не надеванных вещей в запертых чемоданах оказалась короткая, прозрачная ночная рубашка с голубенькой опушкой по подолу; картонная коробка с резиновой спринцовкой внутри; склянка горчично-желтого какого-то порошка. Принадлежности, нужные в отпуске? Или приготовленные для побега? А Кристина горстями ела витаминные таблетки и переливала «будвайзер» в пустые банки из-под «пепси». Обе старухи регулярно покупали и использовали гигиенические прокладки, а потом выбрасывали их в мусор без единого пятнышка. Чеки Гида подписывала при помощи печатки с инициалами, рахитично тощими и клонящимися влево.
Придет время, когда старухи устанут воевать и все дела передадут ей. А у нее есть этот дар: когда хочет, она умеет приводить к согласию – вроде того раза, когда в исправиловке Бетти во время танцев на Рождественском празднике принялась отнимать партнершу у Сары и они передрались так, что обе угодили в карцер. Когда девчонки, шипя от злости, вернулись в рекреацию, угрожая своим поведением испортить праздник всем, именно Джуниор их помирила. То с одной поговорит, то с другой, и стала незаменима для обеих. Труднее ли будет со старухами, слишком усталыми, чтобы ходить за покупками, и слишком слабыми, чтобы самим красить волосы? Слишком старыми, чтобы помнить, зачем на самом деле нужен автомобиль. Она усмехнулась.
Джуниор тронула ногой педаль газа. Мотор послушно взревел. Ванильное? Клубничное? Пора возвращаться к Роумену.
6
Муж
Девчонки из исправиловки не такие дуры, чтобы верить этикетке. «Намазать и оставить на пять минут, потом тщательно смыть» – это совет, а не приказ. Какие-то средства надо оставлять на пятнадцать минут, другие кожу головы сжигают в момент. Об уходе за волосами тут знают всё: как заплетать косички, какой нужен шампунь, как распрямлять волосы, как стричь. Так что раньше, пока им парикмахерские развлечения не запретили (Фоун чуть не напрочь ослепила Хелену, нарочно брызнув ей в глаза «Натур-инстинктом»), они тонировали и красили волосы сноровисто, будто всю жизнь только этим и занимались.
Джуниор проводила частым гребнем по волосам Гиды и каждую серебряную бороздку заполняла густой колбаской «Девичьей красы». Предварительно она все такие бороздки промазала вазелином, чтобы щёлок не щипал кожу. Потом легкими касаниями пригнула Гиде голову туда и сюда – проверила, как обстоит дело со лбом и шеей. Края ушных раковин Гиды были в отметинах неглубоких шрамов – от ожогов то ли краской, то ли щипцами, которыми неловко распрямляли волосы. Указательным пальцем в перчатке Джуниор легонько провела по шрамам. Затем отогнула ухо, чтобы стереть лишнюю жидкость ватным тампоном. Убедившись, что все корни увлажнены и обрабатываются, надела на волосы банную шапочку. Споласкивая инструменты, складывая покрывала, она слушала монотонный бубнеж Гиды – довольную воркотню, которая непременно сопровождает работу парикмахера. Мытье головы – это всегда легкий массаж, ласковые прикосновения нежных рук под робкое поскрипывание чистых волос. Дремотным, недоуменно-благостным голосом Гида рассказывает историю парикмахерского кресла, в котором сидит. Как Папа говорил, что нет в мире кресла удобнее; дескать, заплатил за него тридцать долларов, а не жалко было бы отдать сотни и сотни. Как никакие противоречия с модным убранством дома не помешали ему перетащить кресло из отеля в эту ванную. Как Гида дорожит им, потому что в самом начале замужества, сидя именно в этом кресле, Папа на нее массу времени потратил, обучая делать маникюр, педикюр и все прочее, чтобы у него ногти были в полном порядке. И брить себя учил – с применением опасной бритвы и ремня для правки. Она была так мала, что приходилось вставать на приступочку. А он был бесконечно терпелив, и она училась. Воодушевленная тем, как послушно, с молчаливой заинтересованностью внимает ей Джуниор, она продолжала бормотать о том, что в те дни никогда не чувствовала себя в достаточной мере чистой. Над выходцами из тех мест, откуда она родом, все смеялись, дразнили за то, что они жили рядом с консервным заводом, и хотя сама она ни минуты там не проработала, все-таки боялась, что и ее подозревают в какой-то происходящей из-за этого порче. Даже теперь – ведь вот же что сделалось с ее руками, так стало трудно с привычным, обыденным уходом за собой.
Джуниор подумала: видимо, Гида тем самым намекает, чтобы она сделала ей также и педикюр и помыла в ванне. Хотя это и не обещает той буйной радости, того веселья, каким сопровождались совместные походы в душевую в исправиловке, но в намыливании тела – любого тела – все же содержится нечто приятное, такое, что понять может лишь ребенок, выросший в Выселках. Да и ему будет приятно наблюдать, как она холит его жену; ведь приятно же ему смотреть, как они с Роуменом сплетаются голые на заднем сиденье его старого – двадцать пять лет как-никак! – автомобиля; а уж как заводит его то, что она в его трусах ходит!
Она включила фен. Сперва теплый, потом прохладный ветерок, лаская Гиде кожу головы, вызвал новый прилив воспоминаний.
– Из цветных мы были первым семейством в Силке, так что ни один белый насчет нас и пикнуть не смел. Шел тысяча девятьсот сорок пятый. Война только что кончилась. Деньги были у всех, но у Папы их было больше, чем у кого бы то ни было, и на своей земле он построил этот дом, а земля была всюду его – сколько хватает глаз. Теперь там Морская набережная, а был заброшенный сад, в котором жили огромные стаи птиц. Подай-ка мне полотенце.
