– Ма! – возопила Джуниор.
– Оставьте ее в покое, хорьки вонючие! – Мать пробежала несколько шагов, но сразу устала; пришлось швырнуть пару камней в убегающих младших братьев – так, в общем-то, больше для виду. – Оставьте ее в покое, скунсы! Вы у меня получите!
Эти, может быть, не очень оптимистичные, но искренние и своевременные слова поддержали бегущую девчонку. Босая, с прижатой к груди коробкой мелков, Джуниор петляла, ныряла и уклонялась и ухитрилась оторваться от улюлюкающих дядьев. Очухалась в лесу, да в таком, где у любого лесоруба слюнки потекут. Пеканы
[13]
таких размеров, о каких с двадцатых годов не слыхивали. Клены, растопырившие в стороны по шесть-семь ветвей толщиной с дерево. Акации, калифорнийский орех, белый кедр, ясень. Деревья здоровые и не очень. На некоторых огромные черные грибы – симптом болезни. Другие внешне вроде бы хоть куда, покуда легкий, игривый ветерок не взъерошит им крону. Они тотчас – бабах! – и валятся, как от инфаркта, а из разлома сыплется медная и золотая мука.
Перебегая и останавливаясь, Джуниор оказалась в пронизанной солнцем рощице бамбука, перевитого диким виноградом. Улюлюканья давно слышно не было. Она подождала, потом залезла на яблоню, посмотреть, что делается на склоне, да и в долине – обзора хватало. Нигде никаких дядьев. Только просвет в лесу, где течет ручей. А за ручьем – дорога.
Когда она вышла на обочину, солнце стояло уже высоко. Что руки исцарапала и всякая труха в волосах – пустяки, жалко было семи мелков, которые сломала по дороге; сломала, не успев хотя бы раз воспользоваться. Вивьен не может защитить ее ни от Воша, ни от дядьев, поэтому она решила отыскать дом Питера Пола, подождать где-нибудь неподалеку… а дальше что? Ну он как-нибудь ей поможет. Но она никогда в жизни, ни за что не скажет ему, чтобы вернул маленького щитомордника.
Она вышла на дорогу, но не успела пройти и пятидесяти футов, как сзади загромыхал грузовичок, набитый дядьями. Конечно, она прыгнула влево, а не вправо, но они это предугадали. Передним бампером ее бросило на бок, задним колесом смяло пальцы ноги.
Везли по колдобинам в кузове, укладывали на койку Вивьен, лили в рот виски, подсовывали к носу нашатырь – ничто не приводило ее в чувство, пока храповик боли не заклинился на отметке «невыносимо». Джуниор открыла глаза, ее затрясло и так скрутило – не вздохнешь. Вдыхала каждый раз чуть не по чайной ложке. День за днем она так лежала и сперва не могла, а потом не хотела ни плакать, ни разговаривать с матерью, которая объясняла ей, как она должна быть благодарна дядьям, что нашли ее, валяющуюся на обочине, после того как – бедная доченька! – ее сбил машиной наверняка какой-нибудь городской мудак: конечно, они там все такие важные, где уж ему останавливаться; переехал и шурует дальше, нет чтобы выйти, глянуть: может, ты ее убил, а нет – так подвези!
В молчании Джуниор смотрела, как пальцы ног распухают, краснеют, потом синеют, чернеют, идут пятнами, пятна сливаются… Мелки исчезли, а державшая их рука теперь сжимала нож, готовая встретить Воша или кого-либо из дядьев – да любого, кто попытается не дать ей совершить единственно возможное по понятиям Выселков преступление: удрать оттуда, выбраться, уйти. Больше не видеть всех этих людей, которые гнались за нею, раздавили ей ногу, всё врут, твердят, будто ей повезло, – да и тех тоже, кому в компании со змеем лучше, чем с девочкой. Через год она сбежала. Еще через два ее уже кормили, мыли, одевали, учили, холили и лелеяли. За решеткой.
Джуниор сбежала в одиннадцать лет, несколько недель бродяжничала, и никто ее не замечал. Потом вдруг заметили, когда она в магазине «Все по доллару» украла куклу «десантник Джо»; поскольку своего «десантника» она ни за что не отдавала, ее взяли под стражу и поместили в приемник-распределитель, где она укусила женщину, которая вырвала куклу у нее из рук. А в исправительный приют ее пришлось поместить потому, что она отказалась сообщить о себе что-либо кроме имени. Ее записали как «Джуниор Смит»; так она «Джуниор Смит» и оставалась, пока государство ее не отпустило, и тут она решила вернуть себе настоящее имя, для шика подвесив на кончик двойное «н».
По школьной программе в приюте тоже учили, но главным образом учили другому. И то и это обучение пригодилось – закалило и отточило ту ловкость, что нужна была, чтобы завоевать себе место в большом роскошном доме на Монарх-стрит, где не расхаживает в полумраке по коридору женщина в форме, в любой самый дикий момент для контроля открывая двери, и где не выпит весь воздух сонно буркающими телами вокруг. Место что надо, и потом – здесь он, и каждой мелочью он дает понять, что тут ее только и дожидались. Едва увидев портрет незнакомца, она поняла, что ее дом – здесь. В первую же ночь он ей приснился: нес ее на плече через сад, где росли яблоки «северный разведчик» – огромные, зеленые и тяжко нагибающие ветви.
На следующее утро за завтраком (грейпфрут, омлет, овсянка, жареный хлеб, бекон) Кристина была уже не столь враждебна, но все еще держалась настороже. Джуниор пыталась позабавить ее, передразнивая Гиду. Что называется, расклад пока был еще не очень ясен, она не понимала, куда грести. Лишь когда покончили с едой и она снова оказалась в спальне Гиды, стало ясно наверняка. Божий дар. Это ни с чем не спутаешь.
Не очень ловко себя чувствуя в красных Гидиных апартаментах, Джуниор, пока та рылась в каком-то сундучке, встала у окна, выглянула, и опять внизу оказался тот мальчишка. Чуть раньше она видела, как Кристина выехала из гаража и унеслась, а мальчишка с ведром остался ежиться от холода во дворе. Теперь она наблюдала, как он проводит под носом тыльной стороной ладони и вытирает руку о джинсы. Джуниор улыбнулась. И все еще улыбалась, когда Гида заговорила.
– Вот! Я нашла. – Она держала фотографию в серебряной рамке. – Ценные вещи я запираю то тут, то там и подчас забываю где.
Джуниор отошла от окна, встала перед сундучком на коленки и стала разглядывать фото. Свадьба. Пять человек. Он – в роли жениха – смотрит на девушку справа, та держит единственную розу и с вымученной улыбкой глядит в камеру.
– Она похожа на ту женщину, что живет внизу, на Кристину, – указав на нее, сказала Джуниор.
– Ну, сейчас-то уже не очень, – возразила Гида.
Девушка с розой держала его за руку, а он, глядя на нее, другой рукой обнимал за голые плечи свою крошечную невесту. Под невероятно пышным, спадающим с плеч подвенечным платьем Гида как-то терялась; апельсиновые цветки в руке поникли. Слева от Гиды стоял скользкого вида красавчик, улыбающийся женщине, что была слева уже от него, а та нервно стиснутыми руками выражала больше, чем просто отсутствие букета.
– Я не очень-то изменилась, правда? – спросила Гида.
– А почему ваш муж смотрит на нее, а не на вас?
– Старается подбодрить ее, я думаю. Это в его духе.
– А это у вас была подружка невесты? – спросила Джуниор, показывая на стиснувшую кулаки женщину. – У нее не очень-то радостный вид, а?
