Отставных солдат у Медведева было шестеро. Они
дежурили по двое, сменяясь каждые четыре часа.
Ахимас припал к яблоне и стал смотреть, что
делается во дворе. Один часовой дремал, сидя на тумбе возле ворот и обхватив
ружье. Второй мерно шагал от ворот к дому и обратно: тридцать шагов туда,
тридцать обратно.
Часовых, конечно, надо было убить — когда
Ахимас в разговоре с Евгенией согласился, что только оглушит их и свяжет, он знал:
это обещание сдержать нельзя.
Ахимас подождал, пока бодрствующий часовой
остановится раскурить трубку, беззвучно подбежал сзади в своих мягких чувяках и
ударил кастетом повыше уха. Кастет — незаменимая вещь, когда нужно убить очень
быстро. Лучше, чем нож, потому что нож надо вынимать из раны, а это лишняя
секунда.
Солдат не вскрикнул, а обмякшее тело Ахимас
подхватил на руки, но второй спал чутко — от хруста проламываемой кости
зашевелился и повернул голову.
Тогда Ахимас оттолкнул мертвое тело и в три огромных
прыжка оказался у ворот. Солдат разинул темный рот, но крикнуть не успел. От
удара в висок его голова качнулась назад и глухо стукнулась о крепкие дубовые
доски.
Одного мертвеца Ахимас оттащил в тень, второго
посадил так же, как раньше.
Махнул рукой, и в освещенный луной двор вышли
Хасан и Евгения. Женщина молча посмотрела на сидящий труп и обхватила себя
руками за плечи. Ее зубы мелко, дробно стучали. Теперь, при свете луны, Ахимас
разглядел, что под буркой на ней черкеска с газырями, а у пояса кинжал.
«Иди, женщина, открывай железную
комнату», — подтолкнул ее Хасан.
По ступенькам спустились в подвал. Дверь
Евгения открыла ключом. Внизу, в квадратном помещении, одна стена которого была
сплошь из стали, Евгения зажгла лампу. Взялась за колесо на бронированной
двери, стала крутить его то вправо, то влево, заглядывая в бумажку. Хасан
смотрел с любопытством, качал головой. В двери что-то щелкнуло, Евгения
потянула створку на себя, но сталь была для нее слишком тяжелой.
Хасан отодвинул женщину в сторону, крякнул, и
плита сначала с трудом, а потом все легче и легче пошла вовне.
Ахимас взял лампу и вошел внутрь. Комната была
меньше, чем он представлял: шагов десять в ширину, шагов пятнадцать в длину. В
комнате были сундуки, мешочки и канцелярские папки.
Хасан открыл один сундук и тут же захлопнул —
там лежали серебряные слитки. Их много не унесешь, тяжело. Зато в мешочках
позвякивали золотые монеты, и дядя одобрительно зачмокал. Стал совать мешочки
за пазуху, а потом кидать в бурку.
Ахимас больше заинтересовался папками. В них
оказались акции и облигации. Он стал отбирать те, что массового тиража и повыше
номиналом. Акции Ротшильда, Круппа и хлудовских мануфактур стоили дороже
золота, но Хасан был человеком старой закалки и ни за что бы в это не поверил.
Закряхтев, он взвалил на спину тяжелый узел, с
сожалением оглянулся — мешочков оставалось еще много, — вздохнул и
направился к выходу. У Ахимаса за пазухой лежала толстая пачка ценных бумаг.
Евгения не взяла ничего.
Когда дядя стал подниматься по невысокой лестнице
во двор, ударил залп. Хасан опрокинулся и съехал по ступенькам головой вниз.
Лицо у него было такое, какое бывает у человека, застигнутого внезапной
смертью. Из развязавшейся бурки, посверкивая и звеня, вниз сыпалось золото.
Ахимас опустился на четвереньки, вскарабкался
по лестнице и осторожно высунулся. В руке у него был длинноствольный
американский револьвер «кольт», заряженный шестью пулями.
Никого во дворе не было. Враги засели на
веранде дома, снизу не разглядеть. Но и Ахимаса они тоже вряд ли видели, потому
что ступени лестницы были в густой тени.
«Один из вас убит! — раздался голос
Лазаря Медведева. — Кто, Хасан или Ахимас?»
Ахимас прицелился на голос, но стрелять не
стал — не любил промахиваться.
«Хасан, это был Хасан, — уверенно крикнул
выкрест. — Вы, господин Вельде, фигурой постройнее. Выходите, молодой
человек. Вам некуда деться. Известно ли вам, что такое электричество? Когда
открывается дверь хранилища, у меня в спальне срабатывает сигнал. Нас здесь
четверо — я и трое моих вояк. А четвертого я послал за приставом. Выходите, не
будем тянуть время! Час-то поздний!»
Они пальнули еще раз — видимо, для острастки.
Пули защелкали по каменным стенам.
Евгения шепнула сзади: «Я выйду. Темно, я в
бурке, они не поймут. Решат, что это ты. Они выйдут из укрытия, и ты их всех
застрелишь».
Ахимас обдумал ее предложение. Теперь можно
было бы взять Евгению с собой — одна лошадь освободилась. Жалко только, до рощи
не добраться. «Нет, — сказал он. — Они слишком меня боятся и сразу
станут стрелять».
«Не станут, — ответила Евгения. — Я
высоко подниму руки».
Она легко переступила через лежащего Ахимаса и
вышла во двор, раскинув руки в стороны, словно боялась потерять равновесие.
Прошла шагов пять, и нестройно грянули выстрелы.
Евгению откинуло назад. К неподвижному телу с
темной галереи осторожно спустились четыре тени. Я был прав, подумал Ахимас,
они стали стрелять. И убил всех четверых.
* * *
В последующие годы он редко вспоминал о
Евгении. Только если случайно что-нибудь напомнит.
Или во сне.
Мэтр Ликоль
1
В тридцать лет Ахимас Вельде любил играть на
рулетке. Дело было не в деньгах, деньги он зарабатывал другим способом — много,
гораздо больше, чем мог истратить. Ему нравилось побеждать слепой случай и
властвовать над стихией цифр. Уютно потрескивающий штурвал рулеточного колеса,
сверкая металлом и полированным красным деревом, вращался по собственным,
казалось бы, ему одному ведомым законам, но правильный расчет, выдержка и
контроль над эмоциями срабатывали здесь точно так же, как во всех прочих
известных Ахимасу ситуациях, а стало быть, закон был все тот же, знакомый с
детства. Единство жизни при бесконечном многообразии ее форм — вот главное, что
занимало Ахимаса. Каждое новое подтверждение этой истины заставляло его ровно
бьющееся сердце чуть-чуть убыстрять ритм.
