— Мы что, завтра не
встретимся-етимся? — На линии возникло эхо, и Фандорин заткнул второе ухо,
потому что разбирать быструю речь Ванды стало трудно. — Но ты обещал, что
не уедешь, не попрощавшись-авшись! Ты не смеешь-еешь! Коля, что ты молчишь-чишь?
Встреча отменяется-яется?
— Нет. — Собравшись с духом, он
выдал фразу подлиннее. — Я только проверить, все ли ты правильно
запомнила.
— Что? Что проверить?
Видно, Ванде тоже было слышно неважно, но это
как раз было очень кстати.
— Все ли ты правильно запомнила! —
крикнул Фандорин.
— Да-да, конечно-ечно! «Троицкое
подворье», в шесть, седьмой нумер, со двора, постучать два раза, три и еще
два-ва. Может быть, все-таки не в шесть, а позже-озже? Сто лет не вставала в
такую рань-ань.
— Ладно, — сказал осмелевший
коллежский асессор, мысленно повторив: шесть, седьмой, со двора,
два-три-два. — В семь. Но никак не позже. Дела.
— Хорошо, в семь! — крикнула Ванда.
Эхо и треск внезапно исчезли, ее голос раздался очень ясно и был, пожалуй, даже
узнаваем. Он звучал так радостно, что Фандорину стало стыдно.
— Даю отбой, — сказал он.
— Откуда ты телефонируешь? Где ты?
Эраст Петрович воткнул рожок в гнездо и
крутанул ручку. Оказывается, телефоническая мистификация необычайно легка. Надо
учесть на будущее, чтобы самому не попасть впросак. Придумать для каждого
собеседника свой пароль? Ну, не для каждого, конечно, а, допустим, для агентов
или просто для конфиденциальных случаев.
Но думать сейчас об этом было некогда.
Про домашний арест можно забыть. Теперь есть,
что предъявить начальству. Неуловимый, почти бесплотный Клонов-Певцов завтра в
шесть утра будет на каком-то Троицком подворье. Черт его знает, где это, да и в
любом случае без Караченцева не обойтись. Следует произвести арест
обстоятельно, по всей форме. Чтоб не ушел — очень уж ловок.
* * *
Дом обер-полицеймейстера на Тверском считался
одной из достопримечательностей первопрестольной. Выходя фасадом на
респектабельный бульвар, где в погожие дни прогуливалось лучшее московское
общество, двухэтажный дом казенного желтого цвета словно оберегал и в некотором
роде даже благословлял приличную публику на изящное и безмятежное
времяпрепровождение. Гуляйте, мол, просвещенные дамы и господа, по узкому
европейскому променаду, вдыхайте аромат лип, и пусть вас не тревожит сопение
огромного полуазиатского города, населенного по преимуществу людьми
непросвещенными и невоспитанными — власть здесь, вот она, на страже цивилизации
и порядка, власть никогда не спит.
В сем последнем утверждении Эраст Петрович
получил возможность удостовериться, когда, перед самой полуночью, позвонил в
дверь знаменитого особняка. Открыл не швейцар, а жандарм при шашке и
револьвере, строго выслушал ночного посетителя, но ни слова ему не сказал и
оставил дожидаться на пороге — лишь вызвал электрическим звонком дежурного
адъютанта. К счастью, адъютант оказался знакомым — капитан Сверчинский. Он не
без труда опознал в энглизированном господине оборванного нищего, вызвавшего
утром в управлении такой переполох, и сразу стал сама любезность. Выяснилось,
что Евгений Осипович, как обычно, перед сном прогуливается по бульвару. Любит
ночной моцион и не пренебрегает им в любую погоду, хоть бы даже и в дождь.
Эраст Петрович вышел на бульвар, немного
прошелся в сторону бронзового Пушкина — и точно: навстречу неспешным шагом шла
знакомая фигура в длинной кавалерийской шинели и надвинутом на лоб башлыке.
Стоило коллежскому асессору рвануться навстречу генералу, как откуда ни
возьмись, будто из самой земли, по бокам выросли две бесшумные тени, а за
спиной обер-полицеймейстера возникли еще два столь же решительных силуэта.
Эраст Петрович покачал головой: вот оно, иллюзорное одиночество
государственного человека в эпоху политического терроризма. Ни шагу без охраны
Боже, куда катится Россия…
А тени уж подхватили коллежского асессора под
руки — мягко, но крепко.
— Эраст Петрович, легки на помине! —
обрадовался Караченцев, а на агентов прикрикнул. — Брысь! Надо же, а я тут
вышагиваю, о вас размышляю. Что, не усидели под арестом?
— Не усидел, ваше п-превосходительство.
Евгений Осипович, идемте в дом, время не терпит.
Генерал вопросов задавать не стал, а сразу
повернул к дому. Широко шагал, то и дело искоса поглядывая на спутника.
Прошли в просторный овальный кабинет, сели к
длинному зеленого сукна столу напротив друг друга. Обер-полицеймейстер крикнул:
— Сверчинский, будьте за дверью! Можете
понадобиться.
Когда обшитая кожей дверь беззвучно
затворилась, Караченцев нетерпеливо спросил:
— Ну что? След?
— Лучше, — сообщил Фандорин. —
Преступник. Собственной персоной. П-позволите закурить?
Попыхивая сигарой, коллежский асессор
рассказал о результатах своих изысканий.
Караченцев все больше и больше хмурился.
Дослушав, озабоченно почесал крутой лоб, отбросил непослушную рыжую прядь.
— И как вы трактуете всю эту головоломку?
Эраст Петрович стряхнул столбик пепла.
— Соболев затевал какой-то дерзкий
демарш. Возможно, переворот в духе восемнадцатого столетия. В общем то, что
немцы называют putsch. Сами знаете, как Михаил Дмитриевич был п-популярен в
армии и народе. Авторитет же верховной власти сейчас пал так низко… Да что я
вам буду толковать, на вас все жандармское управление работает, слухи собирает.
Обер-полицеймейстер кивнул..
— О заговоре мне, собственно, ничего не
известно. То ли Соболев возомнил себя Бонапартом, то ли, что более вероятно,
вознамерился посадить на трон кого-то из родственников государя. Не знаю и не
хочу г-гадать. Да и для нашей с вами задачи это несущественно.
Караченцев на это только дернул головой и
расстегнул шитый золотом воротник. Над переносицей у генерала выступили
капельки пота.
— В общем, наш Ахиллес затевал что-то
нешуточное, — как ни в чем не бывало продолжил коллежский асессор и пустил
к потолку такую элегантную струйку дыма, что одно заглядение. — Однако
были у Соболева некие т-тайные, могущественные противники, осведомленные о его
планах. Клонов, он же Певцов — их человек. С его помощью антисоболевская партия
решила устранить новоявленного Бонапарта, но без шума, изобразив естественную
смерть. Что и было исполнено. Экзекутору помогал наш з-знакомец Хуртинский,
имевший связи с антисоболевской партией и, судя по всему, представлявший в
Москве ее интересы.
