— Хуже, ваше высокопревосходительство.
Много хуже, — сладострастно произнес Караченцев и, не дожидаясь
приглашения, сел в кресло. Фандорин остался стоять. — Ваш начальник
секретной канцелярии — вор, преступник и покровитель всей московской
уголовщины. У господина коллежского асессора есть тому все доказательства.
Такой конфуз, ваше сиятельство, такой конфуз. Прямо не знаю, как выбираться
будем. — Он выдержал маленькую паузу, чтобы до старика как следует дошло,
и вкрадчиво продолжил. — Я ведь имел честь неоднократно доносить вашему
высокопревосходительству о неблаговидном поведении господина Хуртинского, но вы
не внимали. Однако мне, разумеется, и в голову не приходило, что занятия Петра
Парменовича криминальны до такой степени.
Генерал-губернатор выслушал эту короткую,
эффектную речь с приоткрытым ртом. Эраст Петрович ждал крика, возмущения,
расспросов о доказательствах, но князь ничуть не утратил спокойствия. Когда
обер-полицеймейстер выжидательно замолчал, князь задумчиво дожевал кусок,
отхлебнул кофею. Потом укоризненно вздохнул.
— Очень плохо, Евгений Осипович, что вам
это в голову не приходило. Вы ведь как-никак начальник московской полиции,
столп законности и порядка. Я вот не жандарм, и делами загружен побольше
вашего, все многотрудное городское управление на себе тащу, а Петрушку
Хуртинского давно на подозрении держу.
— Неужто? — насмешливо спросил
обер-полицеймейстер. — Это с каких же пор?
— Да уж порядком, — протянул
князь. — Петруша мне давно нравиться перестал. Я еще три месяца назад
отписал вашему министру, графу Толстову, что по имеющимся у меня сведениям
надворный советник Хуртинский — не просто мздоимец, а вор и лиходей. —
Князь зашелестел бумажками на столе. — Вот и копия где-то была, письмеца
моего… Да вот. — Он поднял листок, помахал издали. — И ответец от
графа был. Где же он? Ага. — Взял другой листок, с монограммой. —
Прочитать? Министр меня полностью успокоил и велел из-за Хуртинского не
тревожиться.
Губернатор надел пенсне.
— Послушайте-ка. «На могущие возникнуть у
Вашего высокопревосходительства сомнения касательно деятельности надворного
советника Хуртинского спешу заверить, что этот чиновник ежели подчас и ведет
себя труднообъяснимым образом, то отнюдь не из преступных видов, а лишь
выполняя секретное государственное задание сугубой важности, о чем ведомо и
мне, и Его Императорскому Величеству. Посему хотел бы успокоить вас, дражайший
Владимир Андреевич, и особо оговорить, что задание, исполняемое Хуртинским,
никоим образом не направлено против…» M-м, ну да это уже к делу не относится. В
общем, господа, сами видите — если здесь кто и виноват, то отнюдь не
Долгорукой, а скорее ваше, Евгений Осипович, ведомство. Разве у меня могли быть
основания не доверять министерству внутренних дел?
От потрясения обер-полицеймейстер потерял
выдержку и порывисто поднялся, протянул руку к письму, что было довольно глупо,
потому как в столь серьезном деле мистификация исключалась — слишком легко
проверить. Князь благодушно протянул листок рыжему генералу.
— Да, — пробормотал тот. — Это
подпись Дмитрия Андреевича. Ни малейших сомнений…
Князь участливо спросил:
— Неужто вас начальство не сочло нужным
известить? Ай-ай-ай, нехорошо это. Неуважительно. Стало быть, вы не знаете, что
за таинственное задание исполнял Хуртинский?
Караченцев молчал, совершенно сраженный.
Фандорин же размышлял над интригующим
обстоятельством — как получилось, что переписка трехмесячной давности оказалась
у князя под рукой, среди текущих бумаг? Вслух же коллежский асессор сказал:
— Мне тоже неизвестно, в чем заключалась
секретная деятельность г-господина Хуртинского, однако на сей раз он явно вышел
за ее пределы. Его связь с хитрованскими бандитами несомненна и никакими
государственными интересами оправдана быть не может. А главное: Хуртинский
имеет явное касательство к смерти генерала Соболева.
И Фандорин коротко, по пунктам, изложил
историю похищенного миллиона. Губернатор слушал очень внимательно. В конце
решительно сказал:
— Мерзавец, очевидный мерзавец. Надо его
арестовать и допросить.
— За тем мы к вам, Владимир Андреевич, и
п-пришли.
Совершенно иным, чем прежде, тоном —
молодцевато, почтительно — обер-полицеймейстер осведомился:
— Разрешите исполнять, ваше
высокопревосходительство?
— Конечно, голубчик, — кивнул
Долгорукой. — Уж он, негодяй, за все ответит.
По длинным коридорам шли быстро. Сзади
громыхали в ногу агенты в штатском. Эраст Петрович не произнес ни слова и
вообще старался на Караченцева не смотреть — понимал, как мучительно тот
переживает свое поражение, а еще более неприятный и даже тревожный факт:
оказывается, есть какие-то тайные дела, которые начальство предпочло доверить
не московскому обер-полицеймейстеру, а его извечному сопернику, начальнику
секретного отделения губернаторской канцелярии.
Поднялись на второй этаж, где располагались
присутствия. Эраст Петрович спросил дежурившего у входа служителя, здесь ли
господин Хуртинский. Выяснилось, что у себя, с самого утра.
Караченцев воспрял духом и еще больше ускорил
шаг — несся по коридору пушечным ядром, только шпоры позвякивали да постукивали
аксельбанты.
В приемной начальника секретного отделения
было полным-полно посетителей.
— На месте? — отрывисто спросил
генерал у секретаря.
— Точно так-с, ваше превосходительство,
однако просили не беспокоить. Прикажете доложить?
Обер-полицеймейстер отмахнулся. Оглянулся на
Фандорина, улыбнулся в густые усы и открыл дверь.
Сначала Эрасту Петровичу показалось, что Петр
Парменович стоит на подоконнике и смотрит в окно. Но уже в следующее мгновение
стало ясно: не стоит, а висит.
Глава одиннадцатая,
в которой дело принимает неожиданный оборот
Владимир Андреевич Долгорукой, сдвинув брови,
уже в третий раз читал строки, набросанные хорошо знакомым почерком: «Я, Петр
Хуртинский, повинен в том, что из алчности совершил преступление против долга и
предал того, кому должен был верно служить и всемерно помогать в его
многотрудном деле. Бог мне судья». Строки были кривые, налезали одна на другую,
а последняя и вовсе заканчивалась кляксой, будто писавший вконец ослаб от
избытка раскаяния.
— Так что показал секретарь? —
медленно спросил губернатор. — Перескажите еще разок, и пожалуйста,
голубчик Евгений Осипович, поподробней.
Караченцев уже во второй раз, более связно и
спокойно, чем в первый, изложил то, что удалось выяснить:
