Эраст Петрович посмотрел в наполненные ужасом
розовые глазки поросенка и вдруг пожалел бедного малютку, родившегося на свет
лишь для того, чтобы угодить в брюхо какого-нибудь обжоры.
Купец рявкнул:
— Мал ишшо, пущай жир нагуляет!
Повар обескуражено прижал к груди
парнокопытное, а самодур, ударившись о косяк, вывалился в коридор.
Так, лихорадочно соображал Фандорин. Направо —
это в вестибюль. Значит, службы и уборная Ванды налево.
Бегом бросился по коридору. За углом, в
полутемном закутке раздался вскрик, там шла какая-то возня.
Эраст Петрович ринулся на шум и увидел, как
рыжебородый, обхватив Ванду сзади, зажимает ей ладонью рот и тащит к горлу
певицы узкую полоску стали.
Ванда вцепилась обеими руками в широкое,
поросшее рыжеватыми волосами запястье, но расстояние между клинком и тонкой
шеей быстро сокращалось.
— Стой! Полиция! — осипшим от
волнения голосом крикнул Фандорин, и тут герр Кнабе проявил недюжинную быстроту
реакции: толкнул барахтающуюся Ванду прямо на Эраста Петровича. Тот
непроизвольно обхватил барышню за худые плечи, и она, вся дрожа, вцепилась в
своего спасителя мертвой хваткой. Немец же в два прыжка обогнул их и помчался
по коридору, на бегу роясь под мышкой. Фандорин заметил, как рука бегущего
вынырнула с чем-то черным, тяжелым и едва успел повалить Ванду на пол, подмяв
ее под себя. Еще секунда — и пуля пронзила бы обоих. На миг коллежский асессор
оглох от грохота, наполнившего тесный коридор. Ванда отчаянно взвизгнула и
забилась под молодым человеком.
— Это я, Фандорин! — пропыхтел он,
приподнимаясь. — Пустите.
Он вскочил было на ноги, но Ванда, лежа на
полу, крепко держала его за щиколотку и истерично всхлипывала:
— За что он, за что? Ой, не бросайте
меня!
Выдергивать ногу было бесполезно — певица
вцепилась и не выпускала. Тогда Эраст Петрович нарочито спокойным голосом
сказал:
— Сами знаете, за что. Ну да бог
милостив, обошлось.
Он деликатно, но твердо разжал ее пальцы и
побежал догонять резидента. Ничего, у подъезда Клюев. Толковый агент, не
упустит. Во всяком случае, задержит.
Однако, когда Фандорин выскочил из ресторанных
дверей на набережную, оказалось, что дело обстоит из рук вон плохо. Кнабе уже
сидел в английской одноместной коляске, так называемой эгоистке, и нахлестывал
поджарого буланого конька. Конек замолотил по воздуху передними копытами и взял
с места так резко, что немца отшвырнуло на спинку сиденья.
Толковый агент Клюев сидел на тротуаре, зажав
руками голову, и между пальцев бежала кровь.
— Виноват, упустил, — глухо
простонал он. — Я ему «Стой!», а он рукояткой в лоб…
— Вставай! — Эраст Петрович рванул
ушибленного за плечо, заставил подняться. — Уйдет!
Сделав над собой усилие, Клюев мазнул по лицу
бордовую жижу и боком-боком заковылял к пролетке.
— Я ничего, только плывет все, —
пробормотал он, залезая на козлы.
Фандорин в один прыжок оказался сзади, Клюев
тряхнул вожжами, и рыжая лошадка звонко зацокала по брусчатке, постепенно
разгоняясь. Но медленно, слишком медленно. Эгоистка уже оторвалась шагов на
сто.
— Гони! — крикнул Эраст Петрович
вялому Клюеву. — Гони!
Оба экипажа на бешеной скорости — мелькали
дома, вывески магазинов, остолбеневшие прохожие — вынеслись по короткой Софийке
на широкую Лубянку, и тут погоня пошла всерьез. Городовой, что дежурил напротив
фотографии Мебиуса, зашелся в негодующем свистке, помахал нарушителям кулаком,
но и только. Эх, вот бы телефонный аппарат в пролетку, мимоходом примечталось
Фандорину, да позвонить Караченцеву, чтоб выслал от жандармского управления
пару колясок наперехват. Дурацкая и несвоевременная фантазия — вся надежда
сейчас была только на рыжую. А она, голубушка, старалась вовсю: отчаянно
выбрасывала крепкие ноги, мотала гривой, косилась назад безумно выпученным глазом
— хорошо ли, мол, не наподдать ли, мол, еще пуще. Наподдай, милая, наподдай,
взмолился Эраст Петрович. Клюев, кажется, немного очухался, и, стоя, щелкал
кнутом да улюлюкал так, будто по тихой вечерней улице неслась целая Мамаева
орда.
Расстояние до эгоистки понемногу сокращалось.
Кнабе обеспокоено оглянулся раз, другой, и, похоже, понял, что не уйти. Когда
оставалось шагов тридцать, резидент обернулся, выставил назад левую руку с
револьвером и выстрелил. Клюев пригнулся.
— Меткий, черт! Прямо над ухом визгнула!
Это он из «рейхсревольвера» содит! Стреляйте, ваше высокоблагородие! По коню
стреляйте! Упустим!
— Конь-то в чем виноват? — проворчал
Фандорин, вспомнив давешнего поросенка. На самом деле он, конечно, не пожалел
бы буланого ради интересов отчизны, да вот беда — не приспособлен
«герсталь-агент» для прицельной стрельбы с такого расстояния. Не дай бог,
подстрелишь вместо конька самого герра Кнабе, и вся операция будет провалена.
На углу Сретенского бульвара немец снова
обернулся и, прицелившись чуть дольше, дунул из ствола дымом. В тот же миг
Клюев рухнул навзничь, прямо на Эраста Петровича. Один глаз испуганно смотрел
коллежскому асессору в лицо, вместо второго образовалась красная яма.
— Ваше высоко… — шевельнулись губы и
не договорили.
Коляску повело на сторону, и Фандорин был
вынужден бесцеремонно оттолкнуть упавшего. Подхватил вожжи, натянул — и в самый
раз, а то пролетку разнесло бы вдребезги о чугунную решетку бульвара.
Разгорячившаяся рыжая все норовила бежать дальше, но левое переднее колесо зацепилось
за тумбу.
Эраст Петрович склонился над агентом и увидел,
что единственный оставшийся глаз у того уже не испуганный, а
сосредоточенно-остановившийся, будто Клюев рассматривал наверху нечто очень
интересное, поинтересней, чем небо и облака.
Фандорин механически потянулся снять шляпу, но
шляпы не было, ибо замечательный цилиндр так и остался в гардеробе «Альпийской
розы».
Отличный выходил результат: агент убит, Кнабе
ушел.
А куда, собственно, ушел? Кроме дома на
Каретном резиденту пока податься некуда. Непременно должен туда наведаться,
хоть на пять минут — запасные документы прихватить, деньги, компрометаж
уничтожить.
Предаваться скорби было некогда. Эраст
Петрович подхватил убитого под мышки и выволок из пролетки — посадил спиной к
решетке.
— Ты посиди тут пока, Клюев, —
пробормотал коллежский асессор и, не обращая внимания на замерших от ужаса и
любопытства прохожих, полез на козлы.
