– А как там у тебя с жилплощадью? – поинтересовалась соседка одного с Галей возраста.
– Снимаю квартиру на Кутузовском.
– Дорого?
– Ой, тётя Люся, вам лучше этих цифирей не знать. Ужасно дорого.
– Когда же тебя по телевизору покажут? – спросил степенный, с обветренным лицом старик. – Такой голос!
– Какой там телевизор, Виктор Николаевич, разве ж туда пробьёшься, в телевизор?
– Чёрт-те что показывают, – сочла нужным сказать другая соседка, помоложе Гали, щекастая, разбитная, с интересом поглядывающая на Мишу.
– Саша, тебе хватит, – успела она заметить своему основательно погрызенному зелёным змием муженьку. – Эту мы пропустим. – Кто теперь поёт! Какие-то девки в нижнем белье, ни голоса, ни фасада, ничего. А Инга-то что? Звонит Инга-то?
– Звонит иногда. В шесть утра почему-то, – ответила Маша.
– Она что ж, и на свадьбу не приехала?
– Так не было свадьбы, тётя Ксюша. Мы так, тихонечко расписались, и всё.
– Вы, значит, тёщеньку свою и не видали? – спросила Ксюша у Миши. – Это да! Это за погляд денежки надо брать!
– Инга – мама моя, она замуж вышла и в Израиль уехала, – шепчет Маша Мише. Миша кивает.
– Да здравствуют доблестные женщины республики Крым! – воскликнул муж Ксюши, чётко знающий генеральную линию. – Выпьем за их трудовые руки!
Женщины за столом развеселились.
– И за ноги! И ещё чего не забудь! Да нас надо на экспорт гнать!
– Как моё винцо? – спросил у Миши старик.
– Сами видите – идёт прекрасно. Кажется, ведро можно выпить.
– Это, молодой человек, заблуждение. Винцо с секретом.
– На третьем литре секрет, – смеётся Маша. – Как на третий литр повернёшь – бабах в голову! И всё. И мёртвое тело.
– Машенька, ты бы нам спела, – просит соседка Люся. – Мы ж её вот такусенькую помним. Она всегда нам пела. Про маму, помнишь про маму? Чего-то там солнышко проснётся…
– Мама улыбнётся, – говорит Маша. – Лучше другое.
– Что-нибудь давай русское, духоподъёмное, – просит Виктор Николаевич.
Маша задумывается.
– Только чур все вместе?
Маша поёт «Варяга»:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
Гости охотно подпевают, только Миша не поёт, стесняется.
Ночь. Миша и Маша в постели.
– Вот у нас с тобой вроде как свадьба была, правда? – говорит Маша.
– Ну такая… односторонняя. Со стороны жениха никого не было.
– А твои родители живы?
– Только отец. Мама умерла. Ох, батя у меня крут – сам по себе живёт. Решил полностью отделиться от государства.
– А у меня как раз папа умер, а мама жива. Тоже – крутая… Мадам сто тысяч вольт! Ты всё молчал за столом, ты что – стеснялся?
– Да такая ситуёвина, знаешь… как-то неловко. Люди радуются, поздравляют…
– Ну и что? И правильно радуются. Видят молодых, красивых, влюблённых людей – это разве не праздник?
– Да… – отвечает Миша.
– Что, опять? – смеётся Маша. – Сколько можно!
– Я всё время хочу. Кошмар какой-то. Как будто мне пятнадцать лет, ей-богу…
– Ага, чистый мальчик связался с развратной тёткой. Я тебя совратила…
– Солнышко моё… – шепчет Миша. – Лучшая моя девчонка…
Утро. Маша в Мишиной майке спускается вниз – водички попить. Галя возится в кухне.
– Галуша, я водички… – шепчет Маша.
– Ясно, – отвечает Галя. – Чего ж, дело молодое. Такие красавцы оба, приятно смотреть. А что, он вроде как застенчивый такой у тебя?
– Ночью не скажешь, а на людях чего-то да, куксится.
– Ревнивый, наверно.
– Так и я ревнивая. Нашла коса на камень!
– Машура, ты знаешь что? Ты береги счастье-то. Никому не показывай, ничего не рассказывай… Не дразни людей…
– А говоришь – приятно смотреть.
– Я родная, мне приятно. А сколько злых глаз! Ты посмотри, разве много таких, которые по любви живут? Живут кое-как, абы с кем.
– Любовь проходит… – говорит Маша.
– Не проходит она. Не может она пройти. Это мы портимся… И с ребёнком не тяни. Голос голосом, а пару детишек на зиму запасти надо. Не вечно твоя весна-то цвести будет…
Маша обнимает Галю.
– Эх, Галуша, как я тебя люблю… Маму так не люблю, как тебя…
– Мать не осуждай, – строго замечает Галя. – Мать – несчастная женщина.
– Что-то у нас в роду негусто женского счастья, – отвечает Маша.
– А ты молчи, – говорит Галя, – живи тише, не пугай его.
День. Миша и Маша гуляют по берегу моря. Молчат и как-то странно поглядывают друг на друга – с опаской.
– Я когда на берегу пою, иногда дельфины приплывают, – говорит Маша.
– К тебе и крокодилы могут приплыть, – улыбается Миша.
– Завтра репетицию прогуляю… Еле отпросилась.
– Да я тоже.
– Я… я Юре всё сказала, он к моему приезду заберёт свои вещи.
– Это правильно, – отвечает Миша.
– Миша, ты не думай… Я ничего такого… Мы взрослые люди…
– Что ты там бормочешь?
– Ты свободен и ничего мне не должен, – твёрдо отвечает Маша.
– Свободен, – хмыкает Миша, прикусывая губу, – свободен… что бы это значило, а?
– То, что приедем в Москву и пойдём себе: ты в одну сторону, я в другую.
– Зачем тогда гнать из квартиры полезного человека? Бедный Юра.
– Это уж моё дело. Я в твои дела не вмешиваюсь.
– Маша, я ничего не знаю, как мы будем жить дальше.
– А давай не будем жить дальше? Давай вот так встанем, посмотрим на солнце… и растворимся…
Они берутся за руки, смотрят на солнце.
– Не вышло, – смеётся Миша. – Не растворились. Очень мы плотные с тобой. Не бери в голову, Машка, всё будет хорошо.
– Лучше, чем сейчас, уже не будет, – отвечает Маша.
Миша и Маша в самолёте. В этот раз дремлет Миша, а Маша пьёт пиво из стаканчика, читает журнал, искоса посматривая на Мишу.
Миша и Маша у метро «Речной вокзал».
– Я машину возьму, – говорит Маша. – Не хочу в метро.
– Маш, у меня деньги кончились. Двадцать рубчиков осталось.
– У меня есть.
– Будем осуществлять поцелуй? – спрашивает Миша.
