Ездят лихо Мерседесы
Лавки полны колбасой
В телевизоре принцессы
Дружно хвалятся собой
Лепят строят хитроделы
Свой бумажный хитроград
Прям в глаза ныряя смело
На ходу врут наугад…
Потрясающий образ! Я теперь как взгляну в телевизор или на газету, так и начинаю бормотать – «Лепят, строят хитроделы свой бумажный хитроград…»
Итак, с одной стороны, у нас «хитроделы», набитые златом, огнедышащие всеми каналами телевещания, с ордой роботов-начальников, и их вавилоноподобный «хитроград», а с другой – град Китеж, бедный, чистый, в разбитых ботиках, с гречневой кашей в желудке и альманахом «Озарение» в руках. Кто победит?
Да Китеж, без вариантов. Почему? А потому, что в мире «хитроделов» своих детей выбрасывают в мусорные ящики, а в мире «Китежа» меняют пелёнки чужим. И всё. Этого было достаточно когда-то, чтоб сковырнулся великий Рим, этого будет вполне достаточно, чтобы гикнулось чучело «единой России». Престол света – грозный престол, и он, в отличие от лукавых измышлений писателя Лукьяненко, никогда и ни о чём с тьмой не договаривается. Большевики победили только потому, что украли у света идею правды и справедливости, буквально вот – увели как коровёнку из стойла, только ведь краденое добро впрок не идёт.
Разум, чистота, вера, труд, взаимопомощь, бескорыстие могут победить и побеждают без оружия. Пусть лепят, строят хитроделы – напрасны их труды и дни. Какой там, к лешему, «Пятый канал», «Первый канал». Их манипуляторов уже при жизни забудут. Ведь люди будущего давно родились и весёлыми ногами идут мимо трёхметровых заборов, за которыми спиваются «хитроделы» и распадаются от наркотиков их дети (если они у них вообще есть), идут на свои спевки и маёвки, в катакомбы, на заседания общества «Милосердие», к издателям альманахов «Озарение», «Песнь добра», «Светлый путь»… Китежане, я вас обожаю.
Конечно, Достоевский!
Киноповесть
Петербург, июнь. Жарко. Молодой человек, очень худой, небритый, в чёрной кожаной куртке, застёгнутой наглухо, идёт по городу и что-то бормочет про себя. Иногда он останавливается, жестикулирует, смеётся своим интересным мыслишкам.
Тоненькая девушка на высоких каблуках, с длинными тёмными волосами, облокотилась на решётку канала. Смотрит на воду. В воде жизнерадостно плавают отходы цивилизации.
Ветхий старик в длинном старом пальто, с такой же ветхой собачкой, входит в кондитерскую. Там есть несколько столиков, продают кофе и пирожные. Старик, ни на кого не глядя, садится за столик, вынимает из кармана свёрток с печеньем, неряшливо ест. Собака беззвучно лежит у него в ногах.
Звонят колокола Владимирской церкви. Подъезжает такси, из него выходит красивая, дорого одетая женщина с печальным лицом. Перекрестившись, отправляется в церковь.
Чумазая девчонка схватила у торговки с лотка грушу и убежала. Торговка ругается вслед.
Пьяная мамаша ведёт за руку ребёнка лет десяти, мальчика. То есть скорее он её ведёт, тянет домой. Хорошо, что пешеходная зона, и мамаша может выписывать ногами кренделя, не опасаясь машин.
– Федька, чёрт! Здорово, пропащий! – на худого молодого человека в кожанке налетел гладкий, весёлый, увесистый. – В прошлом году всем классом собирались, тебя не было, в позапрошлом не было, звонили – ни фига. Ну, что, как дела-делишки? Ты же вроде в университете? На каком курсе? Что, давай пошли, тут за углом, отметим встречу, а? Года четыре не видались, да? Ты чего тормозишь – не узнал меня, что ли? Я Максим, Максим Травкин. Помнишь, как ты меня ненавидел в десятом классе? Руку мне прокусил – во, гляди. На всю жизнь отметина осталась. Пошли, пивка дёрнем, а?
Несмотря на то, что Федя ничего не отвечает ни на одну реплику Максима, тот его тянет в подвальчик, и Федя идёт.
Старик задремал в кондитерской.
– Эй, дед! – тормошит его уборщица. – Давай домой иди. Хватит тут сидеть. Тут люди сидят, а ты тут… – Заснул, – объясняет она посетителям. – Ну что ты будешь делать. Давай, давай, собирайся.
Две девушки, жующие пирожные, одна вертлявая, модная, стройная и другая – полноватая, но привлекательная, румяная, с длинной косой, вступились за деда.
– Да что он вам, мешает? – сказала та, что с косой. – Пусть посидит.
– Может, он голодный, – добавила модная. – С голоду спит. Вон какой старый. Ещё неизвестно вообще, что с нами будет в таком возрасте.
– Ничего он не голодный, – говорит продавщица. – Мы ему и хлеб даём неликвидный, и печенье, и кофе сколько наливали. Это наш дед, известный.
– Он давно к нам ходит, – подтверждает уборщица. – А мы тоже не без креста, правда, Лариса?
Старик очнулся, смотрит перед собой без выражения.
Красивая женщина с печальным лицом ставит самые дорогие свечи перед образом Божьей матери, что-то шепчет, плачет.
Пьяная мамаша уморилась, села на скамейку. Мальчик сел рядом.
– Ладно, мама, ты посиди, отдохни, и пойдём. Что хорошего? – кот с утра некормленый. Вот он мяучит дома.
– Мяучит, – говорит мамаша. – Кто мяучит?
– Кот наш, мама, дома один, кот голодный.
– Съели кота? – поражается мамаша. – Бабка мне говорила… двух котов съела… в блокаду.
– Мам, пойдём домой.
– Да, Юрочка, сейчас пойдём. Один маленький секунд!
Чумазая девочка, сперевшая грушу, ест её и насмешливо, но и не без сочувствия, смотрит на мальчика и маму.
Тоненькая девушка всё глядит на воду. Рядом останавливается бравый малый, в расхристанном виде и сильном подпитии. Мочится в канал. Девушка оборачивается в удивлении. Её лицо кривит мучительная судорога, почти рвотный спазм.
– О! Пардон, мадам. Культурная столица… кругом памятные места… ни одного туалета, пардон! Не заметил! Пьян, свински пьян и счастлив. О, как давно, как давно не был я в Санкт-Петербурге. Принимай меня, священное чудовище! Не уходите, мадам… мадемуазель… барышня… сударыня! Неужели, неужели вас зовут Настенька?
– Нет, – сердито отвечает девушка. – Никакая я вам не Настенька. Совсем уже. Делает прямо в канал и ещё пристаёт.
– Выродок, – согласился мужчина. – Я выродок. Что делать – вот она, дегенерация! Ещё лет на пятьдесят хватит! Да здравствует великая и могучая русская дегенерация! Боже, как хорошо. Нам уже никуда не надо, понимаете? Не надо нести миру новое слово. Не надо жилы рвать. Книг писать не надо – их никто читать не будет. Новый небывалый социальный строй выдумывать – не надо. Христа русского изобретать – тоже не надо. Мы наконец можем от души пожить. Как кому при… при… как бы это цензурно сказать – прикольнётся.
Девушка решительно поворачивается и уходит.
– Не уходи, прекрасное привидение! – кричит бравый малый. – Возьми меня в свой классический текст!
