День, когда меня перестанет восхищать человеческий талант, пусть будет последним днем моих рассуждений об искусстве. Ибо все, кроме этого восхищения, бессмысленно.
Бессмысленна маленькая торговля своим мнением, бессмысленна раздача явлениям искусства каких-то «звездочек», из неизвестного места вынутых (будто критик может произвести в офицерский чин!), бессмысленна хула и хвала.
Город заклеен афишами с изображением полулица человечьего-полуморды кошачьей: реклама спектакля «Кыся». «Кысю», популярную лет пять назад макулатуру Владимира Кунина, поставил главреж мюзик-холла Лев Рахлин. Но, конечно, эти обстоятельства не сдвинули бы меня с места. Отправившись одним прекрасным вечером на «Кысю», я, как и все зрители, пришла посмотреть на живого Дмитрия Нагиева.
А Дмитрий Нагиев давно подозревается мной в наличии таланта.
1
Еду в машине, слушаю какой-то радиоголос… из числа этих забавников, что – о, язык без костей! – могут нести околесицу часами. Духи эфира не злы и не добры, они тут, они нигде, они для вас в лепешку расшибутся, им на вас плевать. РА-ДИ-О-МО-ДЕРН. Как легко избавиться от вас: щелк – и где вы, болтунишки. Раз – и вы опять здесь. Значит, я, выходит, главная? Вы со мной? Вы для меня? Каждый час. Для нас, для вас. ЕВ-РО-ПА-ПЛЮС. Такая игра. Надо уметь заполнять время, иначе станет пусто и страшно. Если молчит эфир – с жизнью катастрофа. Говори, говори, весельчак, позабавь меня. С вами был Дмитрий Нагиев. Да ни с какими нами ты не был, обманщик. Сам от себя кайф ловил – дескать, и так умею, и это могу. Хороший голос. Хорошая дикция. Колючий темперамент в духе Николая Фоменко. Про таких парней-задавак говорили раньше «много об себе понимает». Что ж, и пускай.
Время волчье. Много надо об себе понимать.
Занятию, которое первым прославило Дмитрия Нагиева, нет названия на русском языке, хотя нынче оно столь же расхоже, как, скажем, профессия водителя трамвая. Наверное, диджеев теперь даже больше. Кроме легкости мысли, беглости речи, общительности, умения имитировать хорошее настроение и знания того, что сейчас называется музыкой, занятие диджеизмом предполагает способность делить время на мгновения и паковать эти мгновения в нечто съедобное. При этом прошивая упаковку своей интонацией – чтоб узнавали сразу, ни с кем не путали. Нагиева сразу признали и ни с кем не путали. Есть в нем это непременное свойство любой настоящей индивидуальности – неспособность сливаться с ландшафтом.
Тем не менее для прирожденного актера деятельность ди-джея или виджея скорее вредна. Обесценивается голос, замыливается личико, артист делается неотличим от кухонной мебели, и у него устанавливаются слишком уж свойские-панибратские отношения с аудиторией. Дескать, давай, Вася, дуй до горы. Все-таки разные это занятия. Вот и Николай Фоменко попробовал было, взяв высоты ди-ви-джеизма, доказать, что он еще и актер хоть куда, а не получилось. И на сцену, и на экран вышел он пустым, бесцельно темпераментным, раздраженным внешне и вялым внутренне. Серьезную роль ему уже вряд ли доверят, а в очередной бенефис Людмилы Гурченко поскакать на сцене – это сколько угодно.
Нагиеву несколько лет назад повезло: Александр Невзоров, большой оригинал, доверил ему роль чеченского полевого командира в своей картине «Чистилище». Фильм, воинствующе дилетантский и наполненный разными бутафорскими ужасами, тем не менее доказал, что Нагиева совсем не зря взяли когда-то в театральный институт. Он сыграл бешеного пса войны, человека, сошедшего с ума от ненависти. Ослепительный белый огонь горел в светлых безумных глазах бывшего врача, ставшего убийцей, злым и беспощадным мечом гнева рассекало экран его узкое неправильное лицо. Черный воин, сыгранный артистом, был сделан четко, он отлично держал форму роли – а поскольку трудно заподозрить Невзорова в знании законов актерского мастерства, позволительно отнести и чувство ритма, и точность реакции на личный счет Дмитрия Нагиева.
Затем мы находим нашего героя в недрах сериала «Каменская», в роли оперативника Миши Лесникова (как крупный знаток макулатуры, замечу, что этот образ сделан из двух персонажей милицейских романов Александры Марининой, из Миши Доценко и Игоря Лесникова).
Отгламуренная паровым катком клип-эстетики, Маринина стала пресна до тошноты. Зализанная картинка уничтожила скромное обаяние (точность быта, рассудительность, здравомыслие) писательницы. Зачуханная феминистка Каменская превратилась в модель журнала «Лиза» и в каждом кадре появлялась в новой кофточке, причем было ясно, что гример с феном для укладки волос только что отошел. Упакованный в московском стиле провинциального гламура, Нагиев производил впечатление льва, которому завили гриву и повезли на детский утренник, – его нервному и недюжинному драматическому темпераменту явно было тесно, а насмешливость проглядывала и кстати и некстати.
Зато уж в многочисленных выпусках шоу «Осторожно, модерн!» этой насмешливости – самое раздолье. Шоу посвящено дурацкой и занимательной пестроте современной жизни, и, вместе с Сергеем Ростом, Нагиев переиграл здесь, кажется, людей всех возрастов, полов, национальностей, профессий и степеней идиотизма. Острый наблюдательный глаз, характерологическая точность, резкий юмор – такое впечатление, что артист с удовольствием прячется за разными масками, ловко и с умом расщелкивая своих немудреных персонажей. К числу несомненных эстетических завоеваний актера я бы отнесла целую вереницу созданных им типажей, которых можно объединить под названием «петербургский придурок». Это такие специальные существа, выросшие в дефиците йода и ультрафиолета, слаборазличимого пола, погибшие под тяжестью образования, но с непременным гонором и даже своеобразной отвагой… Вот, значит, какой артист у нас намечается – и трагическим огнем блеснуть может, и в комическом шоу отличиться. Молодой, работящий, привлекательный. Женщинам нравится – и то сказать, кого и любить при нынешнем оскудении Принцев Нашей Мечты?! Купишь бабушке коробку с черносливом в шоколаде – на ней изображен наш герой. Аккуратный хвостик, высокий лоб, черты лица имеются. Сладкая поступь славы. Стало быть, все хорошо.
2
Ситуация, в которую шагнул выпускник Театральной академии Дмитрий Нагиев вместе со своими современниками, оказалась следующей.
Все театральные идеи, все могучие всплески и энергетические потоки, что воодушевляли театр 1950-60-х годов, умерли и замерли. Остались умершие или замершие театральные организмы. Остались крошечные островки, на которых отдельные режиссеры, с упорством сектантов, вели разработку личных делянок. Такие режиссеры обычно допускают к себе только своих учеников и не рыщут в поисках талантов. Это делают в Америке маленькие проворные люди с характерной продюсерской фамилией типа Шапиро. А нам оно без надобности. У нас рыщет сам талант, пока не свалится от безнадежности или не свалит за бугор.
В какой питерский театр мысленно ни пристраивай На-гиева – поморщишься с досады. Нет, нечего ему там делать, не помещается, некстати. Да и не позовут. Да и не пойдет он. Поэтому появление Льва Рахлина с идеей построить самодержавное зрелище с Нагиевым во главе само по себе закономерно. Раз есть на артиста спрос – вот вам предложение.
