Что-то вполне уловимое объединяет тех, кого я сейчас назвала. Ну, как говорилось в одном старом романе – это составит наш будущий рассказ, а теперешний наш рассказ окончен.
Март 1999
Сумерки, смирение
«Мать и сын» А.Н. Сокурова
Если не обладать определенным мироощущением и смотреть фильм А.Н. Сокурова как рядовой фильм, с желанием увидеть некоторую историю и заполучить сумму понятной информации, эта лента исчезнет прямо на глазах, рассыплется на цепь картинок, введет в недоумение и, возможно, в раздражение.
Мироощущение, необходимое для плодотворного восприятия фильма, я бы назвала поиском целостности мира, поиском связи времен и явлений внутри своего места в человеческой истории и человеческой культуре. Наиболее целостную концепцию поведения человека предлагает в наше время прагматичная идеология Тотального Здоровья, рядящаяся в самые разные одежды. Идеология Тотального Здоровья предусматривает рациональное и ровное существование человеческой особи, преодолевающей, по задуманному плану, все неурядицы и нелепости бытия. Мир, таким образом, перестает быть величайшей тайной, в которую вплетены несчастье, болезнь и смерть – как спутники человека. Тайна умирания, ухода из мира и составляет материю сокуровского фильма, ее сумеречную прелесть.
Наверное, каждому из нас случалось в болезни вдруг оказаться на природе, в сияющий солнечный день, и нельзя было не запомнить горький и дивный контраст между спокойным великолепием мира и собственной тревожной лихорадкой; связь явлений тут двусмысленна, двуедина – «мне так плохо, а мир так хорош!», но ведь и целокупную пленительность мира никогда не ощущаешь столь драгоценно и остро, как в болезни, в невозможности слияния с ним. Двусмысленная связь вечно цветущего мира и единожды умирающего человека осознана Сокуровым в некоторой оппозиции к определенным сюжетам христианского искусства. Или, может быть, не столько в оппозиции, сколько в дополнение.
Мать, рождающая Сына Человеческого, приносит младенца людям, «ликуя и скорбя»; мать оплакивает его, снятого с Креста, – это есть вечный сюжет христианства, царящий в своей трагической непререкаемой красоте над действительным миром. А в этом мире сыновьям человеческим, в большинстве своем, уготована другая участь – оплакивать смерть своих матерей.
Эта неизбежная, обыкновенная боль живет в глубине сокуровского фильма, но обращается в пластическую метафору: Сын носит на руках крошечную, съежившуюся до младенческих размеров Мать, уходящую из мира; спеленутая Мать напоминает кокон, из которого вылетит в конце – душа, усевшись на ее белую мертвую руку… Два человека – тот, кто у-мирает, и тот, кто с-миряется, – и отдельны от мира, и погружены в него. Красота полнозвучия и полноцветия бытия дополнена прекрасной мелодией чистой, сострадающей души Сына, что смиренно и нежно сопровождает уходящую – рождающуюся в иной мир Мать. (Думаю, что на автора сценария Юрия Арабова повлиял фильм Ингмара Бергмана «Шепоты и крики», его мучительная и просветляющая симфония боли, сострадания, тайны, извечной вины живого перед умирающим.)
Я называю фильм «Мать и сын» сумеречным – не сумрачным, мрачным – а сумеречным, от слова и понятия «сумерки», – потому что сущность и состояние сумерек кажутся мне наиболее подходящими для мироощущения картины. Тут не мультипликационная борьба «добра» со «злом» и не безжалостно ясная контрадикция света и тьмы, но их нежное соприкосновение и взаимопроникновение. Да, свет уходит, а тьма прибывает, но в их сумеречном смещении они составляют временное мгновенное единство – тьма смягчает резкость света, свет облегчает суровость тьмы. Да, жизнь – благо, а смерть – зло, но в мистерии умирания они совмещены, и счастлив тот, кто сможет в сумерках своей жизни примириться с миром и, оглянувшись напоследок, увидеть единую цельную картину.
Благоговейное созерцание сущего, характерное для последних работ Александра Сокурова, сообщает фильму длительное настроение высокого и ответственного Присутствия. Князь Лев Николаевич Мышкин терзался красотой мира, простирая руки в неведомое, где идет вечный праздник и каждая мушка в хороводе знает свое место, и любит его, и во всем участница, а он, человек, один «всему чужой и выкидыш». Но не будет «вечного праздника» без этой, может быть, болезненной осознанности всего человеческим духом. Может быть, только мы, временные, жалкие, больные, и понимаем всю мощь и великолепие неподвластного нам мира – и оттого он и существует и празднует себя. И не оттого ли лучшим из нас суждено любить то, что неподвластно нам и нам не принадлежит, – Другого, Другое?..
Если у мужчин в творческом мире Сокурова есть некая дорога, пусть и круговая, порыв, поиск, путь – то женщины всегда обречены страданию вне пути, онтологическому страданию; их бледные, удлиненные, резко-графичные лица полны тайной боли; но лицо Гудрун Гейер (Мать) – это уже предел человеческого страдания, запечатленного в материи, почти покинутой жизнью, – лицо, то ли слепленное из белой глины, то ли вырезанное из березовой коры. Цветущий, полный жизни Сын (Алексей Ананишнов) пеленает ее и баюкает, кормит из рожка и выносит погулять, разговаривая ласково и осторожно, – это ее Рождество и его Пьета. Остальное происходит в фильме вне пластики и вне слов – это «диалог» солнечного света и листвы, облаков и реки, деревьев и простора, дороги и камней, тишины и ветра – диалог, который пытались расслышать и понять немецкие романтики и русские символисты, чтобы прочесть в бесстрастном-изменчивом облике мира послание его неизменного и страстного Создателя.
Вина живого перед умирающим – на миру – может быть смягчена только лаской, заботой и нежностью к уходящему созданию. Только человеческая ласка и нежность могут уподобиться теплу солнечного света или нежности зеленеющей листвы – уподобиться красоте и гармонии мира, связать собою трагически разъединенное и разрозненное. Тихая нежность Сына как бы переливается из его души во все окружающее и сущее, и оно перестает быть неизбежно противопоставленным человеку.
Смирение добывает из хаоса явлений мгновенный, печальный, но и прекрасный облик Мира – не того, что от века лежит во зле, подвластный своему князю, а первоначальный, совершенный, где у всего есть свое место в хороводе и все имеет свою настоящую цену – слезы, боль, страдание и особенно сострадание. Духовное (бессмертное) и природное (смертное и вечно обновляющееся) необходимо нужны друг другу и созвучны…
Сумерки и смирение – основные настроения фильма Сокурова, а в общем, этот таинственный фильм сам по себе есть настроение своего создателя, запоздалого русского символиста, на наших глазах формирующего собственный поэтический словарь, который нужен только тем, кто в нем нуждается.
Апрель 1997
Разговор в пользу вечности
О фильме Владимира Бортко «Идиот»
Действующие лица
Господин А. – защитник фильма режиссёра Владимира Бортко «Идиот»
Господин Б. – противник фильма Владимира Бортко «Идиот»
Летний день, загородный дом, терраса. Господа обедают.
