Съели уже ваши носки с животными. Теперь нужно другое топливо – ну-ка ну-ка. А с кем вы, собственно говоря, живете? Почему не женаты? Не хотите рассказать? Эй, осторожно, у нас таких церемонных не любят! Вы что, собираетесь тут неприкосновенность частной жизни разводить на ровном месте? Простым людям это не нравится. Простые люди любят, чтоб на их глазах испражнялись и совокуплялись. Никаких элит! Нашелся тоже мне “ваше благородие”!
Ваше лицо оказалось на обложке “Метеор-газеты”, я купила, пролистала, потом долго отмывала пальцы от черной копоти. Напрасно эту прессу называют желтой, пальцы от нее черные. “Где отдыхают наши звезды??” И – фото жалких, глупых, несчастных людей. “Звезды”! Девочки, которые в нижнем белье мяукают голосами голодных котят, растлевая и унижая свою красоту, – звезды. И вы там, в шикарных плавках. “Георгий Камский каждую зиму отдыхает в Доминикане”. От чего вы отдыхаете, Юра, можно ли вас спросить? И верно ли то, что я слышала о вашей дружбе с господами NN и XX? Вы берете их деньги? Это на эти деньги вы покупаете свои чудесные носки и отдыхаете в Доминикане?
Господи, мальчик мой, вспомните вы хотя бы себя самого в шестнадцать лет. Вспомните вашу Ленку синеглазую, как вы ей письма в стихах писали, вспомните, как вы играли Маяковского, как весь класс уговорили ходить в Русский музей и сами рассказывали у картин… Что ж вы так быстро и так просто сдались-то, Юра! Опять: читаю опрос на тему “ваш любимый ресторан”. Снова Георгий Камский! Зачем вы постоянно торчите в ресторанах, зачем вы столько едите?
Юра, не надо много есть, а главное – не надо столько об этом думать и рассуждать. Юра, перерождается ткань вашей души, вы понимаете это? Мертвеют те тонкие фибры, что отзываются на талант и содрогаются от всякой дряни. Так легче, правда. Так проще. Пусть у меня жесткий прямолинейный умишко, как сказала мне одна моя бывшая ученица – перерожденка, когда я стала упрекать ее в сдаче позиций. А много ли прока от вашей всеобщей гибкости? Вы хоть замечаете, как становитесь обезьянами?
Читала я и о том, как вы торгуетесь за гонорары. Скажите, а вам совсем не стыдно? За что вам платить-то, за хорошенькую мордашку, которую вы получили даром? Потому что труда и мастерства что-то давно не видно…
Что касается меня, то я бы и работала, да нечем. Уже скоро четыре года, как привыкаю к своей новой действительности инвалида. Теперь-то я поняла, что подземный переход равен форсированию Днепра, а третий этаж – это Монблан. Читаю с лупой. Но у меня есть двое учеников, маленькие совсем, в нашем доме живут – долбим грамоту. Я потихоньку читаю им стихи, я раздуваю искорку. Я их отравлю священным ядом, которым навек отравили меня! Я не буду “просто жить”! Выдумали тоже – просто жить. Дескать, маленькие мы люди. Да какого дьявола вы маленькие??!! Кто вам разрешил быть маленькими? Почему вы не хотите быть великими??!!
И вот я, видя, что сворачивается моя Вселенная, что не ждут меня больше театры, что не снимают для меня кино, не пишут книг, не заманивают на творческие вечера, – я сама стала помаленьку писать. Пишу и пишу себе. Я и раньше писала, но стеснялась, а теперь-то что.
Хорошо или скверно я пишу, сама не знаю, но кажется мне, что хорошо. Иллюзия? Может быть. Я очень жду вашего отклика. Я надеюсь, вы извините мою резкость, она от требовательной любви, от нескончаемой тревоги за вас. Я знаю, что вы талантливы, я видела ваши настоящие работы, и когда вы приезжали два года тому назад на гастроли с Достоевским, прокралась в зал, ничуть не обижаясь, что вы меня не пригласили. Вы ведь, по-моему, и никого не приглашали, так? И потом, я не скажу правды, кто вам скажет?
Не надо только говорить, что нет выбора, – он есть. Человек может посадить свою дочь на цепь в подвале и насиловать, а может не сажать на цепь и не насиловать. Вы не голодаете, не обременены семьей, не больны, не сошли с ума, не лишились воли. Вы сами принимаете свои решения. Да и все мы, беспризорники, выкинуты на свободу сколько лет уже – и больше не на кого валить свое дерьмо!
Но будем валить, скрежетать зубами, поминать Ельцина и дерьмократов, жидов и педерастов, Америку и Евросоюз. Я знаю, это от страха и от боли. Больно очень. Я сама от боли на своих же вчерашних кумиров озлилась. Вы знаете, какая ужасная мысль пронзила меня на днях. Я перечитала свои рукописи, вспомнила разные судьбы людские… Не уверена, что вы меня поймете, и все-таки попробую объяснить.
Люди, которые, к примеру, сейчас на высших ступенях власти, что это за люди? Худшие ли это из возможных? Конечно, нет. Лучшие? Тоже нет. А какие? А так себе, серединка на половинку, вознесены волей случая, потому что так сложилось.
А что, если в стране живут настоящие, мудрые, волевые правители, цари Соломоны? Только им никакого хода никуда нет и быть не может. Они там, в толще людской, может, где-то цехом заведуют или магазином сельским. Они могли бы в силу личных свойств быть настоящими властителями, но этого никогда не будет. И вот, я подумала – а если так обстоят дела со всеми, во всех сферах??
Вовсе не лучшие пишут книги, снимают фильмы, заседают в ответственных судах, руководят телеканалами и отраслями промышленности. Не лучшие играют на сценах, не лучшие поют. А те, у кого сложилось, кто вылез, кому повезло или кто повез себя сам.
А люди с настоящим талантом, настоящим умом не у дел. Они пишут в стол, поют на берегу реки, мечтают, как бы они могли обустроить государство. Разве я не помню, как затравили у нас в школе Черничкина, педагога от Бога? Как ушел из театра – на взлете – Дмитренко, потрясающий актер, лучший из всех, кого я видела, ушел, потеряв веру в то, что возможно заниматься настоящим искусством? А Рита Минина, с божественным голосом, так и не решившаяся даже показаться на профессиональную сцену? А я сама, похоронившая свой талант от испуга, от неверия в себя?
Если это действительно так и всюду царят и рулят НЕЛУЧШИЕ, как печален мир…
Простите меня, Юрочка дорогой, что я вас тут в письме обижала, как будто вы обязательство брали передо мной быть совершенным. Какая глупость! Простите меня. Но так грустно и так хочется увидеть, каким прекрасным может быть человек. Точно в этом и есть истинное оправдание всей нашей жизни. И вы могли, могли, могли!
Какое длинное и сумбурное письмо написала вам училка Кузнецова. Еще раз – простите меня, как и я прощаю вас, мой когда-то лучший ученик и друг, моя отрада, моя гордость.
Буду ждать ответа.
Ваша Елена Ивановна Кузнецова».
Глава двадцать третья,
в которой Андрей пытается поссориться с Жоржем Камским, а Валентина Степановна уходит в запой
Он странным образом надеялся на то, что сочинения Елены Ивановны окажутся слабенькими, графоманскими – это как-то снимало вину, которую он отчего-то почувствовал, хотя за ним никакой вины не было. Но оправдались худшие подозрения – Елена Ивановна была талантлива. Неужели красавчик Жорж не мог потратить каких-нибудь три часа, прочесть, отозваться! Жорж довольно много читал, кстати. Разве трудно?
– Да, трудно, – подумал Андрей. – Ему все труднее потратить время на другого человека, а не на себя. Правда, он поехал тогда в Питер посмотреть Эгле, но она на виду, от нее идет запах успеха. А тут бывшая училка со своими претензиями – скука!
