Дядька кивнул.
– Только у нас что-то получается все одно и то же, – не унималась Карантина. – Бабы вывозят жизнь на своем горбу, рожают, растят. А красавцы наши песенки поют.
– Чего-то у тебя тема горба сегодня… ты, наверное, другое слово другого рода хочешь сказать, но стесняешься? Потому что мы тут взрослые люди и знаем, на чем именно бабы вывозят жизнь.
– Мы не все взрослые, дядя Валера. Не забывай про Нику, – напомнил Андрей.
– Я против Ники ничего не имею. Я полностью за Нику. Не волнуйся, девочка, дядя с бородой тебя не обидит. Но так вообще интересно, какие претензии ко мне? Что я на тебе не женился? Я был женат.
– О да. Это так много значит для вас! – парировала Карантина. – Вы же верность, кажется, до гроба храните, да? Или за гробом тоже?
– Да-да, мы все сволочи и подлецы. О’кей! Согласен и подписываюсь! А вот хочешь, я скажу – при Андрее, при твоей дочери, – почему я на тебе не женился? Почему откупился от тебя? Почему сбежал? Хочешь, да?
– Подожди, дядь, подожди, – опешил Андрей. – Этого нельзя, не надо… Как хотите, я девочку увожу. Ника, мы пойдем погуляем, пока взрослые ссорятся.
– Я не могу… папа! – отвечала девочка со слезами в голосе.
– Ребята, вы девочку пощадите, хорошо? – воззвал Андрей. – Держитесь в рамках, ладно?
– А никто ни из каких рамок не выходил, – заявила Карантина. – Ты вообще не очень выступай. Мы свою жизнь обсуждаем. Вот будут у тебя свои дети и своя жизнь, тогда мы посмотрим на тебя. В какие ты рамки залезешь. Вот, полюбуйся на своего дядю, какой он сидит, ботинки, небось, долларов триста и пиджак туда же. Шестьдесят скоро, а он на сорок выглядит. А почему он такой гладкий да моложавый? Потому что с детства его женщины оглаживают. И ему семьдесят будет, он уже гнить начнет, и все равно около него станут дуры-бабы вертеться.
– Ну и что? – спросил дядька. – Если женщины меня любят, что тут такого? Я их не заставлял. А тебе что – завидно?
– Несправедливо это, – страстно, убежденно ответила Карантина. – Несправедливо!
Дядька искренне рассмеялся:
– Слушай, Катя, давай спокойно обсудим. Если тебе средства нужны – я помогу. Я вижу, прекрасная девочка выросла… и понимаю, что и проблемы с ней тоже выросли. Но в общем порядке жизни я ну никак не виноват и выправить ничего не могу… Значит, я выгляжу на сорок? Гм-гм…
– Естественно, средства нужны. А какие у тебя доходы? Ты на что живешь?
– Ну, – сказал дядька, – песни пою, но это так, на закуску. Квартиру тещи на Беговой сдаем… То есть это наша квартира, тещи уже нет. То есть – совсем нет, я имею в виду. В этом мире…
– У тебя квартира на Беговой?
– Трешка.
– А, вот как, – нарочито спокойно сказала Карантина. – Что ж, нам подходит.
– Что подходит?
– Квартира на Беговой. Отдашь дочери, и претензий никаких.
– Кать, ты что?
– Я ничего. Обсуждаю проблемы.
– Андрей, – растерянно обратился дядька к племяннику. – Это что такое? Есть предел наглости или его нет?
– Дядя Валера, ты не взрывайся. Отложи этот разговор. Не надо сейчас, смотри как девочка съежилась… Ника, иди в кухню, не слушай.
– Почему не слушай? Пусть слушает. Она тут главная, и пусть слушает! – отчеканила Карантина.
……………………………………………………………………
Нина Родинка размышляет:
– Итак, сколько зерен составляют кучу? Сколько частных случаев должно накопиться для превращения в общий закон?
Три подруги шли по перрону метро, одна упала под поезд, две прехладнокровно посмотрели на это и отправились дальше по своим делам. «Какой ужас!» – воскликнули вечером миллионов тридцать и назавтра забыли об этом. Частный случай соринкой утоп в море общего закона, по которому люди, как правило, не поступают подобно нашим двум подругам.
Пьяный водитель на повышенной скорости въехал в остановку и одним махом уложил насмерть пять человек. «Какой ужас!» – воскликнули вечером сорок миллионов и назавтра забыли об этом. На дорогах достаточно трезвых водителей, и пассажиры на остановках пока что в массе своей остаются в живых.
Мамаша приемного ребенка в воспитательных целях забила его до смерти, закопала в болоте и объявила, что дитя пропало. «Какой ужас!» – привычно воскликнули миллионов пятьдесят и забыли об этом все ж таки не назавтра, а дня через три. Изрядное количество приличных мамаш окутывает светлым облаком общего закона дикий частный случай.
Возглас «Какой ужас!» будет изъят из обращения тогда, когда трагедия станет правилом жизни и в частный случай превратятся взаимопомощь, соблюдение нормы, забота о близких, разумное поведение, самоконтроль… А пока мы орем: «Какой ужас!» – жить можно.
……………………………………………………………………
– Да это Инниной мамы квартира вообще! – рассвирепел дядька. – С какой стати я тебе отдам? Я думал дать там на учебу, на одежду или за границу съездить… Тысяч пять уйе могу найти. Ты соображаешь, сколько стоит теперь трешка на Беговой? Тебе за что отваливать такие куски? За то, что ты меня пьяного подкараулила? Андрей, прости, не тереби меня, я этого так оставить не могу.
– Вы хоть убейте друг друга, но без девочки, – заявил Андрей и силком вытащил Нику на кухню, где, по счастью, стоял недорогой музыкальный центр и под рукой оказался первый альбом Эгле. Так что битва титанов происходила еще и под распевы «Лесной», пока Андрей поил оцепеневшую девочку чаем и рисовал ей кошек прямо на столе, карандашом.
– Подкараулила? Что значит – подкараулила? Ты со мной спал, четыре раза.
– Все четыре спьяну. И ни разу не кончал.
– А вот это извините! Разок пришлось кончить!
– Я за этот разок уже заплатил. Я тогда вообще все выскреб, что было, только чтоб тебя, шлюху, не видеть!
«Гитару, дурак, принес, – промелькнуло в уме Валеры Времина, – песни думал петь!»
– А ты за что меня оскорбляешь? За то, что я влюбилась в тебя? Если влюбилась, то шлюха? Вы таких любите, каким насрать на вас семь куч подряд, да? А если полюбила – то, значит, идиотка? – закричала Карантина, вскочив с дивана и перестав принимать соблазнительные позы.
– Я не потому сказал, что ты влюбилась, а потому, что все прекрасно знали, чем ты занимаешься. Тебя в нашу компанию Куркевич притащил, с панели.
– Он врал! Он мне мстил!
– Чего ему было врать? Да и без того было понятно за десять кэмэ, что ты с помойки. Ты посмотри на себя в зеркало, графиня Монсоро. На тебе клейма ставить некуда. Розовая п… в звездах!
Растоптал дядька ее парижский костюмчик – и погиб, сам того не зная.
Карантина помолчала. Потом налила коньяку себе и Времину.
– Давай, Валера, выпьем.
