— Так что он наконец получит свою долю счастья, — сказал Микаэла по-английски тихим голосом, в котором таился упрек, тут же она принялась объяснять сэру Джоффри, как страстно хотелось мне стоять у операционного стола. И хотя ее английский был вполне основателен, она говорила с легким акцентом, который приобрела в Индии; ивритского акцента у нее не было. Сэр Джоффри слушал ее с нескрываемым интересом, судя по всему, очарованный ее огромными сияющими глазами, которые вносили блеск в сумрак большой, но плохо освещенной комнаты.
Я, по правде говоря, был изумлен звонком Лазара. Было ли это еще одним подтверждением искреннего его душевного расположения ко мне, или опять здесь приложила руку моя любимая, желая соблазнить меня возможностью поработать хирургом в продолжительном моем пребывании в Англии, отложив на неопределенное время все планы на возвращение? Что ж, может быть, Микаэла и не ошибалась, говоря, что я не вполне счастлив, но я был определенно доволен и полон надежд. Мысль о том, что вскоре мне вновь, возможно, доведется ощутить в своей руке скальпель, рассекая им живую плоть в атмосфере тихой английской вежливости, без ехидных замечаний Хишина или завистливых взглядов моих конкурентов, настолько захватила меня, что я упустил момент, когда должен был предостеречь Микаэлу от немедленного согласия, данного ею сэру Джоффри на работу ответственной за уборку в маленькой часовне, примыкавшей к больнице. Идея физической работы для беременной Микаэлы, тем более по поддержанию порядка в часовне, для жены врача, работающего тут же в больнице, вовсе не вызвала у меня восторга, но я держал язык за зубами, чтобы не обидеть ее и не унизить в глазах сэра Джоффри, потратившего на нас столько времени и совершенно счастливого, что сумел удовлетворить все потребности израильского врача, причем сделал это исключительно быстро и продуктивно.
* * *
Я начал разбирать чемоданы и сумки, в которых находилось все, что могло нам понадобиться в начальный период, пока мы не подберем себе подходящей квартиры. Микаэла взяла индийскую фигурку, которую дала ей Эйнат, и поставила на маленькую полочку над кроватью, отвесив ей глубокий поклон. Затем она предложила отдохнуть немного в просторной кровати перед окончательной разборкой наших вещей. Но я не чувствовал себя усталым и не хотел, чтобы наши пожитки еще какое-то время лежали смятые в чемоданах. Микаэла сняла свитер и носки и расстегнула пуговицы на джинсах, чтобы ослабить давление на живот, который понемногу стал уже округляться. Затем она раскинулась на постели, дожидаясь меня, пока я пытался хоть как-то убрать разбросанные вещи в просторные шкафы и присоединиться к ней. Ее веки начали трепетать, что, как я уже хорошо знал, означало о перезарядке ее любовных батарей, наполняя предвкушением секса эту большую и необычную комнату. Но я не испытывал ни малейшего желания заниматься любовью. Я устал от перелета и переживал восхитительные перспективы работы в хирургии, открывшиеся передо мной.
— Я сейчас не могу, Микаэла, — предупредил я ее, заметив ее протянутые ко мне руки и закрывшиеся глаза.
Но она не отступила. Поднявшись, она сняла с себя остатки одежды и, обнаженная, вновь вытянулась на простынях, которые показались мне не слишком чистыми, и с обычным своим бесстыдством объявила:
— Чего ты ждешь? Я замерзла. Иди сюда и, по крайней мере, согрей меня, если уж ты ничего другого не можешь.
И хотя никакого желания греть ее у меня не возникло, я не захотел обидеть ее чувства, особенно после того, как узнал, насколько принципиально важным было для нее предаться любви в новых местах, превращая это в сакральный акт самоутверждения. Но когда я встал, чтобы убедиться, закрыта ли дверь, я обнаружил, что замок отсутствует, равно как и ключ, а есть только тоненькая цепочка, которая не в состоянии была помешать любому открыть дверь и заглянуть внутрь, — скорее всего, с целью использования комнаты в непредусмотренных правилами целях.
— Не можем ли мы отложить все это? — умоляюще спросил я, опасаясь не столько неожиданных посетителей, сколько ее криков и стонов, которые могли испугать больных, шатающихся по коридору. Но Микаэлу уже было не остановить. Она вся тряслась от вожделения.
— Давай! — стонала она. — Давай же! Не будь таким трусом!
И она рывком потянула меня к себе, с силой вдавив мою голову между своими грудями, а потом я сполз вниз к ее ногам таким образом, что мой язык мог доставить ей то удовольствие, которого ей не в состоянии был дать ей мой вялый член. И тут раздался слабый стук в дверь, которая распахнулась настолько, насколько позволяла цепочка, но вполне достаточно, чтобы можно было разглядеть ошеломленное лицо сэра Джоффри, который забыл передать нам список подходящих для съема квартир, специально подготовленный для нас его секретаршей. Он был так ошеломлен, что не успел даже пробормотать извинение, и исчез, оставив свой листок между дверями. Но тем же вечером, позднее, когда мы встретились за ужином в больничной столовой, он выглядел даже еще дружелюбнее, чем прежде, как если бы сцена, открывшаяся его взору, только подтвердила его мнение об израильских врачах, как людях динамичных, чуждых предрассудков и полных энергии.
Что было абсолютной правдой. Во всем, что касалось энергии и динамизма, которые мы продемонстрировали на всех этапах своей акклиматизации, я преуспел больше, чем этого можно было ожидать, частично, быть может, потому, что наш английский оказался на высоте, тем более что я, не прекращая, прилагал усилия, чтобы моя речь походила на речь моего отца, — с момента нашего прибытия на землю Англии я взял себе ее за образец, демонстрируя уверенность, присущую торговцам недвижимостью и продавцам подержанных машин.
Не прошло и двух дней, а мы нашли уже подходящую квартиру неподалеку от больницы, состоявшую из двух больших и удобных комнат, достаточных, чтобы принять моих родителей, на день или два, но недостаточно удобных, чтобы разместиться в них надолго. Маленький автомобиль из вторых рук, который мы тоже купили, выглядел вполне достойно, а его ходовые качества не отличались от внешнего вида. И хотя я не получил еще официального разрешения на пользование больничной парковкой, предназначавшейся для старших врачей и администрации, Микаэла, установившая полусерьезный тон в общении с сэром Джоффри, сумела получить такое временное разрешение для нашей машины, которую мы могли теперь оставлять на заднем дворе маленькой часовни, что вообще освобождало нас от парковочных беспокойств, особенно поздним вечером, когда все прилегающие окрестности бывали забиты машинами. Это сильно облегчило нашу жизнь — особенно Микаэле в процессе ее знакомства с улицами Лондона, которые с каждым днем она узнавала все лучше и лучше. При этом мне не очень нравилось, как быстро сокращается расстояние между ее животом и рулевым колесом, и я, не уставая, напоминал ей о необходимости пользования ремнями безопасности, которыми она то и дело забывала пристегиваться. Не переставая, твердил ей и о том, что водить машину ей следует медленно… но это уже превосходило ее силы. У меня не оставалось иного выхода, кроме как положиться на судьбу; в противном случае ее независимость и достоинство были бы сильно задеты. Пришлось доверить ее собственной судьбе — даже в том случае, когда она стала посещать районы, густо заселенные выходцами из Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока в расчете на встречу с любезными ее сердцу индусами. Мне оставалось полагаться лишь на ее с каждым днем все более заметную беременность, возможно, способную оградить ее от насилия. Я знал, что у нее осталось чуть больше четырех месяцев относительной свободы до рождения ребенка, в то время как я с головой погрузился в больничные обязанности, наполнявшие меня не только энтузиазмом, но и повседневными заботами.
