— Ну, похоже, ты теперь набил свой саквояж для путешествия до самого верха.
Меня уже била предстартовая лихорадка, пронизанная неясной и гнетущей тревогой, так что когда я добрался до больницы на своем мотоцикле, промокнув под дождем до костей, я вдруг ощутил, насколько мне чуждо это место, которому я отдавал всю свою любовь и силы в течение всего последнего года. Несмотря на объявленную профсоюзом медсестер забастовку, начавшуюся этим утром, все показалось мне работающим как обычно, и я поспешил в палаты лишь для того, чтобы убедиться в полном отсутствии персонала, за исключением рабочей смены медсестер, которые, как мне показалось, были немного удивлены, увидев меня.
— Вы? — Они хихикали не без лукавства. Похоже было, что Хишин сообщил всем и каждому, что я отправляюсь в Индию.
Я натянул свой халат с вышитым красным по белому над карманом «Биньямин Рубин» и пошел искать Хишина, но его, как оказалось, срочно вызвали в операционную. Молодая женщина, которую он оперировал прошлым утром… Моим первым порывом было поспешить вслед за ним, но я знал, что другой ординатор, мой соперник, окажется там тоже, и я буду просто лишним, да еще рискую наткнуться на презрительные и столь болезненные для меня недоумения, прежде чем я успею произнести хоть одно слово… и решил не вмешиваться в естественный ход событий, а вместо этого просто навестить больных, лежащих в палате. Но старшая сестра, дама благородного вида лет шестидесяти, которая сидела в своем углу в обычной своей одежде, что должно было означать ее солидарность с бастующим персоналом, к которому сама она тем не менее не присоединилась, поднялась и остановила меня:
— Для чего вы тут описываете круги, доктор Рубин? Вам предстоит долгое и нелегкое путешествие, не так ли? Вот и отправляйтесь домой и приготовьтесь получше — и не беспокойтесь. Здесь мы позаботимся обо всем.
То, что она говорила, было исполнено здравого смысла, и я был так тронут ее доброжелательным тоном, что не мог удержаться и не обнять ее, прежде чем сбросить халат. Не тратя лишних слов, я вытащил из кармана две маленькие ампулы с вакциной и попросил ее сделать мне прививки, что она и проделала с таким мастерством, что я едва почувствовал уколы. Я бросил мой халат в корзину для стирки и отправился в администрацию в надежде найти там Лазара. Девушки в отделе узнали меня, даже без халата, и дружески приветствовали, уважительно сообщив в переговорное устройство: «Прибыл доктор Рубин». Они же вызвали старшую секретаршу, мисс Колби, которая сообщила, что Лазар уже звонил несколько раз из Иерусалима и спрашивал обо мне.
— Значит, он уже в Министерстве иностранных дел и разыскивает экспертов по Индии? — в изумлении воскликнул я.
Но оказалось, что он звонил из Казначейства, и беспокоило его не предстоящее путешествие в Индию, а забастовка медсестер. Тем не менее он нашел время дать указания главному фармакологу больницы, чтобы тот собрал комплект всего необходимого, и напомнил Хишину о соответствующих инструкциях для меня. Одновременно с этим офис его жены оставил сообщение, что мой билет готов. Так что мне не о чем было беспокоиться.
— Действительно ли его жена поедет с нами? — спросил я секретаршу раздраженным тоном и увидел, что она колеблется с ответом, как если бы она хотела укрыться за неопределенностью ситуации — не исключено потому, что боялась спровоцировать мое сопротивление. На мгновение у меня мелькнула мысль, что забастовка медсестер вынудила Лазара отказаться от поездки и вместо него отправится его жена, и я, таким образом, вместо путешествия в обществе мужчины вынужден буду совершить непростое путешествие по Индии в компании двух женщин — одной, уже достигшей зрелого возраста, и другой, похоже, очень больной.
Я поручил секретарше созвониться с моей матерью. Теперь я мог подготовить ее к тому, что я, скорее всего, увижусь с ней лишь поздним вечером. Мать, полагавшая, что я уже нахожусь на полпути от Иерусалима, не высказала никакой по этому поводу досады; более того, она попыталась меня успокоить:
— Ничего страшного, Бенци. Не огорчайся. Переночуешь дома, а назавтра мы доставим тебя в аэропорт. Я уже договорилась с отцом, что он возьмет отгул.
Теперь я весь был во власти нетерпения. Я уже согласился отправиться завтра в путешествие к совершенно чуждому, отдаленному краю. Так какого же черта я околачивался в больнице, которая вдруг показалась мне мрачной и какой-то притихшей? Я поспешил в операционную, надеясь отыскать Хишина и взять у него статью о гепатите, но поскольку на мне не было халата, новый охранник, не знакомый со мной, не пустил меня вовнутрь. На скамье, стоявшей в коридоре, я снова увидел двух родственников молодой женщины, оперированной днем раньше. Они посмотрели на меня, и по той же причине, что и охранник, не узнали, или не пожелали узнать, уяснив, как мало я здесь значу, равно как и то, насколько фальшивым было мое бодрое обещание, что больная скоро вновь вернется к жизни…
Мне хотелось подойти к ним и спросить, как ее дела. Но я не подошел. За один только день я оказался в больнице никому не нужным. Решив не терять больше времени, я отправился в офис главного фармаколога больницы доктора Хессинга, старого лысого немецкого еврея, который тут же бросил все дела и немедленно повел меня в кладовую, располагавшуюся в глубине помещения, где показал мне на объемистый рюкзак, который тут же развязал, продемонстрировав содержимое: полный набор, включавший таблетки, ампулы, шприцы, термометры и сфигмоманометр, стетоскоп и пробирки для анализов, хирургические ножницы и, конечно, все необходимое для переливания крови — в общем, своего рода полевой минигоспиталь. Не исключено, что подобная щедрость главного фармаколога объяснялась тем, что его бюджет, больше, чем бюджеты других подразделений больницы, зависел от персонального благорасположения директора. Но при взгляде на раздувшийся рюкзак, я почувствовал, как уменьшается мой энтузиазм.
— Зачем мне тащить все это с собой? — протестующее заявил я. — Я вовсе не собираюсь штурмовать Гималаи.
Я настаивал на том, чтобы он убрал хоть какую-то часть снаряжения, но он упрямо отказывался облегчить хоть на один предмет огромный рюкзак, собранный им с такой заботой и любовью.
— Возьми все, — настаивал он. — Не валяй дурака. Кто знает, что там может понадобиться. Вы собираетесь в одно из самых грязных мест в мире. И если что-то окажется вам ненужным, всегда можно это вернуть обратно или выбросить.
И мне пришлось, взвалив на себя рюкзак, вернуться в хирургическое отделение в надежде все-таки разыскать Хишина. К моему удивлению, операция все еще продолжалась. «Что-то там похоже, идет не так», — подумал я про себя, стараясь не встречаться глазами с родственниками молодой женщины, которые, притихнув, сидели на скамье в густеющих сумерках, охваченные нарастающей тревогой. На этот раз никто не остановил меня у входа в хирургическое отделение, и я со своим огромным рюкзаком за плечами стоял возле большой двери, ведущей в операционную, точно на том же месте, где вчера стоял Лазар… стоял, помахивая рукой, и через то же смотровое окошко я видел ту же бригаду хирургов, какую накануне видел он — не было только меня. Спина второго ординатора образовывала мягкую дугу рядом с профессором Хишиным, и по их движениям я понял, что они столкнулись с очень серьезной проблемой глубоко в кишечнике. Все, что я в состоянии был разглядеть через иллюминатор, была изящная ступня, сверкавшая белизной из-под простыни в самом конце операционного стола. Меня никто не заметил, за исключением доктора Накаша, который проворно шепнул что-то профессору Хишину. Хишин тут же поднял глаза и кивнул мне, а через несколько минут вышел ко мне со скальпелем в руке и в халате, покрытом пятнами крови; виду него был усталый и огорченный. Прежде чем я успел открыть рот, он произнес со своим характерным венгерским акцентом, заставлявшим звучать его голос иронично:
