* * *
Маленький носильщик, внимательно прислушивавшийся к этим переговорам, инстинктивно понял, с какой стороны дует ветер, и еще до того, как получил какие-либо распоряжения, почувствовав, как вместе с надеждой к нему возвращаются силы и энергия, решительно двинулся к элегантному швейцару и освободил его от чемоданов, которые благополучно переселились на его тележку. А я вдруг понял, что и сам я в этой ситуации не что иное, как разновидность багажа, и значу не больше, чем безмолвное дитя. Им, похоже, и в голову не пришло спросить меня, что я думаю, поинтересоваться, не устал ли я и не предпочитаю ли просто остаться в гостиничном номере. Я ответил на обращенную ко мне улыбку мрачным взглядом и вскинул на плечо рюкзак с медикаментами, как бы говоря этим: «У меня нет выбора. Кто я здесь? Просто наемная сила».
Я увидел, что мой мрачный взгляд был воспринят женой Лазара как оскорбление. Повернувшись ко мне, она сказала:
— Быть может, вы предпочли бы остаться здесь?
— Какое значение имеет то, что я предпочел бы? — ответил я с горькой улыбкой. И увидел, что эта решительная женщина поражена моим ответом в самое сердце, как если бы получила подтверждение, что я намеренно оскорбил ее. Она покраснела.
— Почему вы сказали это? — В ее голосе чувство оскорбленного достоинства звучало совершенно явственно. — Почему? Ведь все говорят, что следует останавливаться как можно ближе к реке, там, откуда все ритуальные церемонии видны лучше всего. А поскольку мы уже оказались здесь столь ненадолго, мы просто обязаны не пропустить самого главного… и, уж по крайней мере, быть поблизости или просто увидеть все происходящее своими глазами. Разве не так? Я не права?
Она была права. Но прежде чем мы добрались до Ганга и увидели массивную серую пристань, омываемую его волнами, нам пришлось проделать неближний путь по продуваемым ветром аллеям, настолько запруженным толпами туристов и паломников, натрудивших, как и мы, плечи огромными рюкзаками, и настолько узким, что наш носильщик вынужден был в конце концов оставить свою тележку в одной из крошечных лавчонок и нанять двоих босоногих мальчуганов, сопровождавших нас от самой железнодорожной станции в надежде помочь нам в переноске хоть какой-то части нашего багажа; теперь их упорство было вознаграждено.
Было уже четыре часа дня, и в воздухе повеяло прохладой. Плотная толпа паломников и туристов, распевая песни и аккомпанируя себе на музыкальных инструментах, целеустремленно двигалась к реке; здесь и там из-под огромных туристских рюкзаков проглядывали молодые лица. Толпа была слева от нас и такая же толпа была справа; время от времени я ловил на себе чей-то дружелюбный взгляд, улыбку или ободряющий жест, как если бы я был одним из них и уж, конечно, никому из них не приходило в голову, что мой рюкзак битком набит медицинскими принадлежностями и медикаментами; равным образом, полагаю я, никому из них не могло прийти в голову, что я вовсе не свободен, как они, а обязан следовать за парой медлительных грузных господ в пропыленных серых комбинезонах. Лазар выглядел утомленным и озабоченным. Он мужественно переносил толчки и в свою очередь толкал других, шагая впереди нас на несколько шагов, с тем чтобы не потерять из виду сопровождавших нас сорванцов, которые вполне могли исчезнуть среди десятков и десятков таких же малышей, облепивших раскаленную солнцем пристань. Река была уже совсем рядом, пыль от сотен и сотен паломников становилась все гуще, а сама толпа — все плотнее. Время от времени тонкая темная рука касалась моего плеча, прося уступить дорогу плывущему на вытянутых руках телу, завернутому в белые или желтые, развевающиеся по ветру одежды; телу, которое, казалось, плыло по воздуху, подчиняясь собственной воле над морем голов, окружавших нас. Я перехватил взгляд жены Лазара, которая шла позади нас, лавируя между зловонными потоками нечистот и осклизлыми коровьими лепешками; медленно, но легко, в своих элегантных туфлях на низком каблуке, не отрывая при этом взгляда, лишенного обычной легкомысленной насмешливости, от мертвых тел, проплывающих аллеями к реке, чтобы быть преданными пламени на ее берегу. Похоже, что в эту минуту она сожалела о своем упрямстве, подумалось мне, и, вероятно, заметив на моем лице насмешливую ухмылку, она остановилась на мгновенье и крикнула мужу, чтобы он чуть притормозил. Но Лазар был слишком одержим желанием не потерять из виду носильщиков, пересекавших в этот момент дворы, минуя беседки, скрывавшие аляповато и кричаще раскрашенные статуи безымянных отшельников. В конце концов все это привело нас в какую-то боковую аллею, где стоял ветхий, но, надо признать, все еще довольно привлекательный на вид сельский дом, окруженный запыленными деревьями, с аккуратными крошечными огородиками, разместившимися между ними. У входа в дом, который был украшен маленькими темными статуэтками, оказавшимися не чем иным, как разновидностями мужских органов размножения, окрашенных в красные и черные цвета (Лазар воззрился на них в полном изумлении), небольшая кучка индусов стояла безмолвно, явно поджидая малорослого носильщика и новых постояльцев, которых он должен был доставить с железнодорожной станции. Не тратя лишних слов на переговоры с нами, они быстро отослали обратно сопровождавших нас подростков, взяли наши чемоданы, помогли мне сбросить с плеч рюкзак и повели нас вверх на три пролета по ступеням, покрытым обшарпанной ковровой дорожкой, минуя комнаты, уже полные постояльцев. На третьем этаже нас ввели в большую темную комнату, устланную разноцветными циновками из соломы, в которой стояли две огромных кровати; был здесь и туалет, и пара плетеных кресел; не теряя ни минуты, наши сопровождающие раздвинули шторы и вывели нас наружу, на маленький балкон, сплошь уставленный горшками цветов, что по мнению наших хозяев безусловно оправдывало сам факт нашего здесь появления, поскольку соответствовало в точности тем обещаниям, о которых говорил наш носильщик на железнодорожной станции. И кто, в самом деле, мог представить тогда, что, пробившись сквозь лабиринт узких, продуваемых ветром аллей, мы, в конечном итоге, окажемся перед непередаваемо прекрасным видом великого Ганга, простершегося от горизонта до горизонта; окажемся в самой сердцевине священного этого места, сверкающего в багровеющем свете близкого уже вечера.
Жена Лазара исторгла из своей груди крик восторга, предназначавшийся, как мне показалось, для индусов и, безусловно, им польстивший. Лазар осторожно перемещался по балюстраде, смотрел на открывшуюся перед ним картину и чему-то задумчиво улыбался. Внезапно мне стала понятной тайная сила, скрытая в его жене, равно как и то, почему он так быстро уступил ей в вопросе о поиске другой гостиницы: он столь глубоко верил в присущую ей интуицию, касающуюся людей, что без сопротивления принял и ее веру в маленького носильщика, пообещавшего доставить нас в место, откуда откроется нам лучший из возможных обзоров Ганга и прилегающих окрестностей. Не исключено также, что решающую роль в принятии подобного решения сыграло то, что при этом экономилась ощутимая сумма денег, ибо, как я заметил уже раньше, несмотря на тщательные расчеты предстоящих на путешествие расходов, Лазар был вовсе не безразличен к величине этих расходов в реальности. Весьма значительная сумма была уже потрачена на наше путешествие, и никто не мог бы сказать наперед, сколько денег еще предстояло потратить на обратном пути, когда с нами будет заболевшая девушка. Каким образом сможем мы дотащить ее до обычной гостиницы сквозь все эти заросшие и узкие аллеи, какой бы красоты вид с балкона не ожидал ее потом — вид, которым жена Лазара продолжала, к вящему удовольствию владельцев отеля, восхищаться?
