Они отдыхали, лежа рядом, и уличный шум наполнял комнату, наполнял их самих, напоминая, что сейчас не то два, не то три часа дня и что они безумны, изнурены и счастливы от своего безумия. Они не могли ни встать с постели, ни оторваться друг от друга. Беатрис оперлась на локоть и водила пальцем по лицу Эдуара, очерчивая его профиль. Она казалась задумчивой. И задумчивым был ее голос, когда она спросила его:
– А если я скажу тебе, Эдуар, что про Никола все неправда? Допустим, я это выдумала, чтобы расшевелить тебя, заставить ревновать? В общем, я не изменила тебе… как ты к этому отнесешься?
– Буду разочарован, – спокойно сказал Эдуар.
Беатрис вздрогнула и немного отстранилась от него, вызвав у Эдуара улыбку.
– Разочарован не твоей верностью, – сказал он, – я не мазохист – пока что, – разочарован, потому что ты нарочно заставила меня страдать, и, значит, я всю ночь страдал понапрасну. Всю ночь напролет, как последний кретин, по всем барам…
– О да, конечно, было бы очень жаль, – прошептала Беатрис с иронией, но так тихо, что он не расслышал.
– Но ты не волнуйся, – сказал Эдуар, – я бы все равно тебе не поверил. Тебе не нужно ничего выдумывать, ты достаточно жестока от природы…
– А если, – сказала Беатрис с усилием, – я больше не буду тебе изменять, мне больше не захочется… Если я стану другой?..
Эдуар, не глядя на нее, чуть улыбался грустной улыбкой, потом положил руку ей на бедро, успокаивая ее.
– Ты никогда не изменишься, – сказал он, – поверь мне. Но не волнуйся, я люблю тебя такой, какая ты есть: потому и люблю, что ты такая…
И Беатрис, которая была готова поверить, что она должна, что может измениться, и даже, может быть, наивно подумала, что «уже» изменилась, успокоилась и, чувствуя себя побежденной, положила голову ему на плечо. Он был прав: не в ее возрасте ей, Беатрис Вальмон, актрисе, так неожиданно меняться.
Спустя десять дней Эдуар стал опять несколько рассеян, и Беатрис решила проверить ту смутную жестокую догадку, что забрезжила у нее по поводу их отношений. Когда Эдуар вернулся часам к восьми вечера, дверь была заперта. На ручке двери Беатрис оставила ему записку, которая гласила: «Не сердись на меня, я хочу побыть одна сегодня вечером. До завтра». Эдуар провел ночь в кафе-баре на углу, глядя на ее дверь, и то и дело звонил ей. А так как она действительно любила его, она не брала трубку до семи часов утра, несмотря на отчаянные и дребезжащие звонки. Она пробормотала: «Который час? Алло, я еще сплю» – и еще какой-то вздор. Она не решилась ему сказать, что провела ночь, считая его телефонные звонки и слушая, как он страдает. Через четверть часа Эдуар был уже у нее, с охапкой роз, настоящих, садовых – желтых, красных и чайных, которые ему посчастливилось купить на ближайшем углу. Он разбросал их по всей комнате и на постели, вокруг Беатрис, которая, потягиваясь, казалось, освобождалась от своих снов. «Вот он и не рассеян больше», – подумала она, пока Эдуар раздевался, насвистывая старинную оперную арию, – насвистывал, слегка задыхаясь.
И, подняв глаза и увидев в зеркале свое отражение, черноволосая женщина, сумрачная, роковая, в окружении утренних и уже мертвых роз с каплями росы, невольно подумала, что не только любовь Эдуара, но и роль, которую он отвел ей, – прекрасны.
