Я застыла, завороженно глядя на танцующих мальчиков. «Как
они похожи на моего Саньку!» Ком подкатил к горлу, но плакать я не могла.
Просто стояла и смотрела.
Не знаю долго ли простояла так, а когда очнулась, то
мучительно захотела отыскать своего сына. Для этого надо было вернуться в
коридор и посмотреть не ушли ли «братаны».
Когда я заглянула в щель двери шкафа, кабинет был уже пуст.
Для верности я подождала немного и, не услышав голосов, рискнула покинуть свое
убежище. На цыпочках подошла к двери, опасаясь скрипа, медленно ее приоткрыла…
и увидела молодого человека, мирно беседующего с Феликсом и «братаном».
«Вот же болтуны! — мысленно возмутилась я. — Просто ужас
какой-то, так и крутится под ногами блатной народ. И что мне теперь делать?»
Положение было аховое. С одной стороны Тамарка, которая
наверняка уже заметила мое, мягко говоря, отсутствие, а с другой стороны
«братаны», которые не дают мне прохода. То есть выхода…
И тут меня посетила очень мудрая мысль.
«А что это я так нервничаю? — подумала я. — Хотела же в
спокойной обстановке с Гургеновым поговорить, так благодари Господа. Прав
Мукунда, выполняет Всевышний наши желания. Сама же ломала голову, как к
Гургенову попасть, вот и дал мне Господь награду за рост и старания: все Сам за
меня сделал. Мне же теперь остается лишь в комнате с танцующими мальчиками
сидеть и ждать когда Гургенов явится. А уж он явится обязательно, не для меня
же он эту комнату статуэтками украсил. Молится наверняка, подлец, грехи
замаливает.»
И я снова полезла в шкаф, а через него и в ту красивую
комнату. На этот раз прошлась по ней, исследовала каждый уголок и присмотрела
себе в глубине за гирляндами роз и других цветов, за дверцами, расписанными
золотом, диванчик. Уютный диванчик.
«Гургенов, если придет, будет сидеть на возвышении, —
рассудила я. — Оттуда диванчика не видно. И вообще, он как-то на отшибе стоит,
следовательно к нему редко подходят. Судя по обивке так и вовсе на нем не
сидят.»
Я решила ждать на диванчике, но как только уселась на него,
зазвонил сотовый.
— Мама, ты невозможная! — раздраженно закричала Тамарка. —
Куда ты пропала?
— Сама хотела бы знать, но пока нет никакой ясности, —
сообщила я.
— Что?!!! — взревела Тамарка. — Не издеваешься ли ты надо
мной? Я бросила все дела, как дура, выкручиваюсь перед Гургеновым, который в
толк никак не может взять зачем я приехала, а ты?!
— Что — я?!
— Ты сошла с ума! Все, Мама, все, или говори где ты, или я
сейчас же возвращаюсь в свой офис! — пригрозила Тамарка.
Я взмолилась:
— Тома, как могу я сказать тебе где я, если сама не имею об
этом ни малейшего представления? Если скажу, что сижу в очень красивой комнате
на экзотическом диванчике, ты поймешь?
— Нет, Мама, не пойму.
— И я бы не поняла.
— Так не морочь мне голову! — снова взорвалась Тамарка. —
Где эта комната?
— Комната в офисе Гургенова, но Тома, почему ты такая
психованная? Надо бы хорошему врачу тебя показать: для начала невропатологу, а
потом может и психиатру, уж очень ты раздражительна. Чуть что, сразу кричать.
Все, решено, как только разберусь со своими делами, сразу же займусь твоим
здоровьем.
Я, конечно же, тянула время, но Тамарка мгновенно раскусила
меня и рявкнула:
— Мама, иди ты в задницу! Я уезжаю, а ты сиди там, в своей
комнате на своем диванчике!
— Тома! Не делай этого! — забыв о всякой осторожности,
закричала я, но меня уже никто не слушал.
И она уехала.
Бросила меня. Оставила сиротливо сидеть на гургеновском
диванчике.
Я немного пострадала, а потом набрала Тамаркин номер. Она
ответила уже из своего офиса: злорадно сообщила, что Гургенов душка, а я
идиотка и бросила трубку. Мне стало грустно, но что я могла поделать? Так на
диванчике и сидела. Потом я на него прилегла, а потом и заснула…
Я видела Саньку. Мой сын в шафрановых одеждах сидел на полу,
на белом ковре и играл шафрановыми шариками. Я с умилением смотрела на его
босые ножки, на маленькие розовые пяточки, которые ужасно хотелось поцеловать.
— Санечка, — позвала я, — сынок!
Он поднял на меня свои чистые ясные глазки и сказал:
— Мамуля, я санньяси.
Меня словно током прошибло. Что?! Что угодно, только не это!
Я разрыдалась.
— Санька! Санечка! Сынок! — кричала я. — Одумайся! Не хорони
себя заживо! У тебя жизнь впереди! Ты столько еще не познал!
— Познал, мамуля, истину познал, — ответил он, глядя на меня
просветленно.
«Сгубили ребенка! — подумала я. — Совсем младенцу голову задурили!»
— Нет, — отчаянно принялась уговаривать я, — нет, сыночек,
не надо в санньяси, ты вырастешь и будешь наслаждаться всем, что только есть на
этом свете. У тебя будут женщины, деньги! У тебя будет все!
— Мамочка, у меня уже есть все, что душе моей необходимо. Я
уже наслаждаюсь, и наслаждение это не кончится никогда. И ни деньги, ни женщины
такого наслаждения не принесут.
— Сынок, — заламывая руки, закричала я, — откуда ты знаешь?
Ты еще маленький, ты не понимаешь даже, чего лишаешь себя. Ты лишаешь себя
любви! Ты никогда уже, никогда не будешь любить!
— Я маленький, — кротко ответил Санька, — но я познал истину
и понимаю о чем ты говоришь. Я буду любить, я уже люблю, потому что любить и
наслаждаться хочет моя душа, и она создана для этого.
— Ты говоришь о любви к Богу, но это химера! Это туман!
— Туман рассеивается, как любовь к женщине, а любовь к Богу
вечна, — возразил мой Санька, и я пришла в ужас.
— Сгубили ребенка! — закричала я. — Сгубили, сволочи,
сгубили!
И проснулась в холодном поту.
Сердце бешено колотилось; на груди под курткой по— прежнему
лежал пистолет.
«Уф, — подумала я, — как хорошо, что это только сон. Но где
я?»
Оглядевшись, сразу все вспомнила. Я дожидаюсь Гургенова,
потому что хочу очень много ему сказать и, главное, хочу получить назад своего
Саньку.
Но что это за бормотание?
Я выглянула из-за цветочных гирлянд, и холодный пот прошиб
меня — какой опасности, оказывается, я подвергалась. Ведь спящий человек не
может оказать достойного сопротивления будь у него хоть сотня гранат, а у
меня-то всего одна.
Гургенов в позе «лотоса» сидел на возвышении, перебирал
четки и читал молитву. Удивительно просветленным было его лицо.
