Она поднялась и направилась к лесенке, по которой можно было спуститься с помоста, окружавшего бассейн.
Хрустальный трезубец вонзился в деревянную ступень всего в дюйме впереди занесенной ноги Пиц. Она резко обернулась и гневно уставилась на преподобного Ассорти, которому удалось с такой непревзойденной точностью метнуть свое сверкающее орудие. На лице Пиц застыло выражение искреннего изумления вкупе с неподдельным восхищением перед скоростью реакции, щегольством и мастерством броска. Преподобный Ассорти небрежно пожал плечами.
— Я работал в кино, — сказал он.
— Что верно, то верно.
Для Пиц это не явилось новостью. Она старательно читала досье преподобного Ассорти по дороге в Лос-Анджелес, да и Мишка Тум-Тум снабдил ее массой дополнительных сведений об этом человеке, которые, на взгляд медведя, могли помочь в общении с ним. Следует отметить, что все эти жутко полезные сведения казались глупейшими из глупых теперь, когда Пиц приняла решение прекратить иметь какие бы то ни было дела как с преподобным Ассорти, так и со всеми остальными участниками деятельности корпорации «Э. Богги», значившимися в ее списке.
— Да, верно, верно, — кивнул преподобный Ассорти. — И я знаю, что значит «уходить». Я ушел, когда в кино закончились счастливые концовки. — Он подошел и взял Пиц под руку. — Пройдемте со мной, прошу вас.
Это прозвучало как любезное приглашение, но под руку он держал ее так крепко, что Пиц приглашение показалось больше смахивающим на приказ.
Пиц слишком устала для того, чтобы протестовать. Да и к чему? Как только она покинет этот храм притворства, она вернется в аэропорт и ближайшим рейсом улетит в Нью-Йорк. Как только она окажется в офисе, она сообщит Эдвине о своем решении снять свою кандидатуру с гонки. Может быть, она даже отправится в Поукипси и лично сообщит матери эту новость, а потом задержится там и попробует хоть как-то, хоть чем-то скрасить ее последние дни на этом свете. Уж конечно, чем бы она ни занялась, все равно это будет полезнее, чем это глупое состязание с Довом.
Преподобный Ассорти провел Пиц через дверь, которая уводила с помоста вокруг бассейна в коридор, расположенный «за кулисами». Пиц проходила один офис за другим, и всюду негромко жужжали компьютеры, чуть погромче — факсы, звенели телефоны, звучали голоса дружелюбных энергичных людей, готовых протянуть руку помощи Искателям Совершенства. Искателям? Или все-таки «слюнтяям»?
В конце коридора располагался небольшой лифт. Его кабинка вознесла Пиц и преподобного Ассорти на самый верхний этаж здания. Здесь находился мозговой центр империи преподобного, его личный кабинет. Пиц обвела кабинет наметанным взглядом женщины, привыкшей высоко ценить хороший дизайн и декор интерьера, но готовой скорее умереть, чем признаться в этом — ну разве что в том случае, если ей будет грозить суровое обвинение в антифеминизме. Пиц была умна и прозорлива. Она знала, что можно одновременно и желать равенства полов, и мечтать о простынях с монограммами (желательно из египетского хлопка с четырехсотым номером пряжи), но еще она знала, как мало людей, которые пожелают в таком сознаться.
Преподобный Ассорти уселся на стул, обитый рыжевато-коричневой кожей, стоявший за массивным дубовым письменным столом, и знаком предложил Пиц сесть. Сесть она могла только на диван с точно такой же обивкой, как и стул. Стоило опуститься на этот диван — и ты понимал, что он оказывает тяжести твоего тела примерно такое же сопротивление, как подогретый мармелад. Пиц чувствовала, что утопает в подушках все глубже и глубже. Ощущение было приятное, и ему мешало только осознание того, что для того, чтобы подняться с этого дивана, понадобится как пить дать лебедка.
Кроме того, Пиц догадывалась, что подобный подбор мебели давал преподобному Ассорти тонкое психологическое преимущество над гостями, он-то имел возможность встать со своего стула с легкостью и, если бы у него возникло такое желание, мог бы в мгновение ока оказаться около дивана, подобного зоне зыбучих песков, и нависнуть над плененным визитером. Пиц вовсе не пугала мысль о собственной беспомощности — такое ей приходилось переживать слишком часто в самых разных ситуациях, и не только в детстве, в общении с людьми и при решении финансовых вопросов. Пиц начала плавно подтягиваться к подлокотнику, ухватилась за него и мало-помалу высвободилась из подушечной трясины.
Ее экзерсисы не остались незамеченными преподобным Ассорти.
— Дорогая моя, вам неудобно? — поинтересовался он таким тоном, словно его это и вправду заботило.
— Если честно, то мне слишком удобно, — ответила Пиц и одарила преподобного Ассорти ослепительной улыбкой. Конечно, ей в этом смысле было далеко до испытанного оружия Ассорти, но для новичка вышло совсем неплохо. — Ужасно не хотелось бы заснуть в середине разговора, но кто бы смог меня обвинить? Такой удобный диванчик!
— Удобство — великая вещь, правда? — подмигнув, проговорил преподобный Ассорти. — Однако оно может и в западню превратиться. Этот принцип я усвоил давным-давно, еще тогда, когда только начинал. Людям нужны ритуалы. Они дают нам ощущение непрерывности, безопасности и принадлежности в мире, который слишком часто ничего из вышеперечисленного нам не предлагает. С другой стороны, если одним и тем же заниматься слишком долго, скорее всего очень быстро перестаешь обращать внимание на значение того, чем занимаешься, — образно говоря, переключаешься на автопилот. Вот почему я постоянно меняю формат служб в моем храме — не говоря уже о декорациях. Вас именно это покоробило? Вся эта театральность — назовем это так?
— О, я могу подобрать гораздо более адекватное слово, — ответила Пиц. — Как насчет пошлости? Как насчет поверхностности? Хорошие слова! Какое-то количество дерьма и я способна проглотить, но, похоже, чаша моего терпения переполнилась. Одно дело — когда я занималась управлением на расстоянии, нажимала на кнопочки, складывала цифры, заполняла таблицы. С тех пор, как я снялась с насиженного места, тронулась в путь и начала лично знакомиться с некоторыми из маминых соратников, я столкнулась с жестокой правдой, из-за которой я не могу продолжать работать дальше, не испытывая отвращения к самой себе.
— И к нам тоже? — Преподобный Ассорти вздернул тронутую сединой бровь. — Но разве вы видели нас по-настоящему, мисс Богги? Яркий свет, блестки, дельфины — но как насчет истины? Разве вы подошли хоть к кому-то из моего прихода, разве с кем-то поговорили, разве спросили, почему они приходят сюда, а не в какой-то еще храм?
— Это совершенно очевидно, — уверенно заявила Пиц. — Вы — единственный, кто устраивает для них шоу.
Преподобный Ассорти усмехнулся.
— Напомните мне, чтобы я устроил вам экскурсию по нескольким храмам, которые я мог бы перечислить. Нет, мисс Богги: если бы людям хотелось только шоу, его бы они получили где угодно еще. Для большинства из них шоу — это их собственная жизнь. Их карьера — световые и специальные эффекты. Сюда же они приходят за чем-то более вещественным, более прочным, чем-то, что способно продержаться дольше, чем их последняя прическа, подтяжка, инъекция коллагена или обещание продюсера.
