Впрочем, причины никакой тут не было. Просто мне нравилось ездить куда-нибудь подальше, стричь в отдаленных садах далекие лужайки. Мне нравилось разглядывать мелькающий пейзаж на дальних дорогах. Но это вряд ли что-то разъяснит моим коллегам.
Я рулил, открыв окна до упора. Чем дальше от мегаполиса, тем ветерок становился прохладнее, зелень — ярче, почва и скошенная трава — ароматнее, контуры облаков — отчетливей. Погода была прекрасной. В такую погоду только с подругой куда-нибудь и ехать. Я подумал об освежающем море и раскаленном песке. Затем представил себе охлажденную кондиционером комнатку с нарядной синей простыней. Только и всего. Больше на ум ничего не приходило. В голове вертелись, как в чехарде, песок и простыня, простыня и песок.
Не покидали меня эти мысли, и пока я заливал на заправке полный бак бензина. Я нырнул в росшую сбоку траву и рассеянно наблюдал, как работник проверяет уровень масла и протирает стекла. Стоило прислонить к земле ухо — и слышались разные звуки. Даже что-то вроде отдаленного прибоя. Но это, разумеется, был не прибой. Просто в земле звуки перемешивались. Прямо перед глазами по травинке бродили насекомые: маленькие зеленые мушки с крыльями. Добежав по травинке до края, они впадали в некоторую задумчивость, а затем пускались той же тропой в обратный путь. Причем, казалось, не шибко-то и расстраивались.
Насекомые, пожалуй, тоже чувствуют жару?
Трудно сказать.
На заправку ушло минуть десять. Закончив свое дело, работник нажал на клаксон: мол, готово.
Нужная мне усадьба находилась за холмом, таким плавным и величественным. По обеим сторонам извилистой дороги тянулись ряды дзелькв. В одном доме двое мальчишек, раздевшись догола, обливали друг друга из шланга. В фонтанах брызг переливалась маленькая радуга. Где-то из открытого окна лились фортепьянные пассажи. Так хорошо играли, что можно было принять за пластинку.
Я остановил машину перед домом и позвонил в дверь. Никто не отвечал. Вокруг было неимоверно тихо. Ни единого человека. Как во время испанской сиесты. Я еще раз нажал кнопку звонка и терпеливо ждал ответа.
Дом выглядел скромно и покойно. Кремовая постройка в стиле «все смертны», на крыше торчит квадратная труба такого же цвета. За серыми ставнями виднеются светлые занавески. Безнадежно выгоревшие. Дом — старый, но старина ему очень шла. Такие часто встречаются на курортах. Полгода люди в нем живут, а полгода дом пустует. Вот такая в нем атмосфера. Когда лишь от одного присутствия этого дома исходит запах жизни.
Забор из французского кирпича высотой был по пояс, За ним — живая изгородь из роз. Цветы уже совершенно завяли, только листья впитывали в себя ослепительные лучи солнца. Лужайки я не видел, но сам участок был просторным, и большое камфарное дерево холодило тенью кремовую стену.
После третьего звонка дверь тихонько приоткрылась, в проеме возникла немолодая женщина. Очень большая. Я тоже не дохляк, но она оказалась выше меня сантиметров на шесть. В плечах широкая, лицо такое, будто вечно сердится на что-то. По виду — лет пятидесяти, не красавица, но черты лица правильные. Хотя симпатии она не вызывала. Густые брови и квадратный подбородок намекали на властный голос — такая не позволит себе перечить.
Она окинула меня сонно-ленивым взглядом. Жесткие с легкой проседью волосы уложены волнами, из-под коричневого хлопкового платья виднеются массивные ноги. Руки белые.
— Тебе чего? — бросила она.
— Пришел стричь лужайку.
Я снял солнечные очки.
— Лужайку? — Она недоуменно повела головой. — Стричь лужайку?
— Да. По телефонному заказу.
— Ах да, лужайку. Сегодня какое число?
— Четырнадцатое.
Она зевнула.
— Вот как? Уже четырнадцатое? Есть закурить?
Я вынул из кармана сигареты «Шорт Хоуп», дал одну ей. Чиркнул спичкой. Она довольно выдохнула в небо клуб дыма.
— Валяй! — буркнула она. — Кстати, сколько понадобится?
— В смысле — времени?
Она выдвинула челюсть и кивнула.
— В зависимости от площади и степени. Можно посмотреть?
— Разумеется. Лучше раз увидеть...
Я прошел за ней во двор. Участок был прямоуголный, площадью около ста квадратных метров Помимо гортензии, на нем одиноко росло камфарное дерево. Остальное — сплошная лужайка. Под окном виднелись два пустых птичьих гнезда. За двором явно следили и трава была еще достаточно коротка, можно было и не стричь. Я даже расстроился.
— В таком состоянии можно еще две недели ничего не делать.
— Ну это мне решать. Верно?
Я глянул на нее. По сути, она права.
— Хочу, чтобы трава была еще короче. За это я деньги плачу. Что тут плохого?
Я кивнул:
— Через четыре часа будет готово.
— Не много ли?
— Не люблю спешки.
— Делай как знаешь.
Я вынул из машины газонокосилку, ножи, бамбуковые грабли, пакет для мусора, прихватил транзистор и термос с холодным кофе и отнес все во двор. Солнце приближалось к зениту, становилось жарко. Пока я переносил инструменты, женщина, выставив в прихожей около десяти пар обуви, сметала с них тряпкой пыль. Обувь была только женской, причем двух видов: маленькая и очень большого размера.
— Ничего, если я включу музыку? — спросил я.
Не поднимаясь с корточек, она окинула меня взглядом.
— Да пожалуйста. Мне самой музыка нравится.
Первым делом я собрал разбросанные по лужайке мелкие камни, потом запустил газонокосилку. Камни могут повредить лезвие. К передку газонокосилки прикреплено пластмассовое ведро, куда собирается вся скошенная трава. Когда ведро переполняется, я останавливаю агрегат и пересыпаю накопившуюся траву в мусорные пакеты. Сто квадратных метров даже с учетом короткой травы — объем приличный. Солнце припекало. Я снял вымокшую от пота майку и остался в одних шортах. Будто на доброй вечеринке с шашлыками. Тут сколько ни пей, отливать будет нечем. Вся влага выйдет через пот.
Поработав с часок, я устроил перекур — улегся под камфарное дерево и пил кофе. Сахар впитывался в разные уголки тела. Над головой продолжали петь цикады. Я включил радио, покрутил ручку и нашел программу приличного диск-жокея. Остановился на «Mama Told Me» группы «Три Догз Найт». Потом завалился на спину, разглядывая сквозь темные очки ветви дерева и сквозящий в них солнечный свет.
Пришла хозяйка, встала возле меня. Снизу ее можно было перепутать с камфарным деревом. Она держала в руке стакан, где среди кусков блестевшего на солнце льда плескалось виски.
— Поди, жарко? — спросила она.
— Точно.
— Скоро обед.
