I
Горн
Вот, к примеру, есть же такой инструмент – горн. И существуют люди, для которых игра на горне – профессия. Возможно, с точки зрения устройства нашего мира здесь нет ничего удивительного, но стоило мне об этом задуматься, как я тут же потерялся в трехмерном лабиринте собственных мыслей.
Почему именно горн?
Почему кто-то стал горнистом, а я – нет?
Мне показалось, в этом кроется куда более глубокая тайна, нежели в том, чтобы стать писателем. И если ее разгадать, все в человеческой жизни будет ясно и просто. Но это, быть может, оттого, что я сам стал писателем, а не горнистом. Будь я горнистом, мне было бы удивительно – как это люди становятся писателями?
Я представил себе такую картину. Однажды после обеда, гуляя где-то в лесной глуши, человек случайно встретил горн. И вот, разговорившись о жизни, они друг к другу прониклись настолько, что человек выбрал горн своей профессией. А может, горн рассказал ему о своей судьбе – типичной для горна. О тяжелой юности, сложных взаимоотношениях в семье, комплексах из-за внешности, сексуальных проблемах.
– Мне не понять скрипки и флейты, – вероятно, сказал горн, рисуя веточкой на земле. – Ведь я родился горном. За границей никогда не был, на лыжах не катался… – И так далее.
Уже к вечеру горн и горнист неразлучны. Преодолев все преграды, как в фильме «Танец-вспышка», они остаются верны своей дружбе – и теперь стоят вместе на великолепной сцене, играют вступление к фортепианному концерту Брамса.
Вот такие мысли вдруг пришли мне в голову, когда я сидел в концертном зале.
А затем я подумал о тубе, которая, вероятно, тоже поджидает кого-нибудь в другом лесу.
Точилка
(или Нобору Ватанабэ как доброе знамение, часть 1)
Не будь на свете человека по имени Нобору Ватанабэ, я наверняка бы до сих пор точил карандаши своей обшарпанной точилкой. Но благодаря Нобору Ватанабэ мне досталась другая, новенькая и блестящая. Такая удача выпадает не каждый день.
Войдя на кухню, Нобору Ватанабэ тут же обратил внимание на мою старую точилку, лежавшую на столе. В тот день для смены настроения я решил поработать за кухонным столом. Поэтому точилка оказалась между солонкой и бутылочкой соевого соуса.
Ремонтируя сливную трубу под раковиной – ведь он водопроводчик, – Нобору Ватанабэ время от времени бросал взгляд на стол. Но я еще не догадывался, что передо мной – безумный собиратель карандашных точилок, я даже не мог представить, зачем он шарит взглядом по столу. Ведь на столе чего только не валялось.
– Хозяин, у вас замечательная точилка, как я погляжу, – сказал мне Нобору Ватанабэ, закончив с починкой.
– Эта? – изумленно спросил я и взял точилку со стола.
Обычная механическая точилка, она у меня уже больше двадцати лет, еще со школы, ничего особенного. Кое-где даже заржавела, а сверху – наклейка с Астробоем
[1]
. Старая и грязная.
– Это модель тысяча девятьсот шестьдесят третьего года – так называемая «Max PSD». Весьма редкая вещица, – сказал мне Нобору Ватанабэ. – Угол лезвий немного отличается от других моделей. Поэтому стружка выходит весьма замысловатая.
– Вот оно что, – ответил на это я.
Так мне и досталась новая точилка для карандашей последней модели, а Нобору Ватанабэ – «Max PSD» 1963 года, украшенная наклейкой с Астробоем. У Нобору Ватанабэ в сумке всегда припасены для обмена новенькие точилки. Возможно, я и повторюсь, но такая удача выпадает в жизни не часто.
Хулио Иглесиас
После того как у нас выманили обманом все ароматические палочки против комаров, обороняться от морской черепахи стало совсем нечем. Я хотел было заказать новые палочки по телефону или письмом, но, как и предполагалось, телефонный провод оказался перерезан, а письма перестали носить недели две назад. Конечно, хитрая морская черепаха не спустит мне этого с рук. Представляю, сколько страданий ей принесли наши ароматические палочки. Вероятно, где-то на синем морском дне она сейчас дремлет со злорадной усмешкой на роже в предвкушении вечера.
– Теперь нам конец, – сказала мне подруга. – Ночью нас обоих съест морская черепаха.
– Отчаиваться нельзя, – ответил я. – Нужно просто подумать. Неужели мы не сможем дать отпор какой-то морской черепахе?
– Но ведь она украла все наши ароматические палочки.
– Нужно шире взглянуть на проблему. Раз морская черепаха не переносит ароматических палочек, скорее всего, не переносит она и чего-то еще.
– Например?
– Хулио Иглесиаса, – сказал я.
– Почему Хулио Иглесиаса? – переспросила она.
– Не знаю. Только что в голову пришло. Интуитивно.
Положившись на интуицию, я поставил сингл Хулио Иглесиаса «Begin the Beguine» на вертушку и стал ждать заката. Едва наступит вечер, морская черепаха непременно пойдет в атаку. Тогда-то и разберемся до конца. Либо она съест нас, либо мы доведем ее до слез.
И когда незадолго до полуночи за дверью послышались шлепки шагов, я, не теряя ни минуты, опустил иголку на виниловый диск. Как только слащавый голос Хулио Иглесиаса начал выводить «Begin the Beguine», шаги тотчас смолкли и до меня донесся тяжкий стон. Да, я победил морскую черепаху.
В ту ночь Хулио Иглесиас спел «Begin the Beguine» сто двадцать шесть раз.
Я тоже не люблю Хулио Иглесиаса, но, к счастью, страдал меньше морской черепахи.
Машина времени
(или Нобору Ватанабэ как доброе знамение, часть 2)
